Особое назначение (сборник)

Жене, Нонке, он не писал вообще. Старался забыть, не думать о ней. Надо же: только его, Гришку, посадили, как она, говорят, убежала жить к Бухину, лысому завхозу из ресторана. Хорошо еще, что не расписался с ней Гришка. Не хочет он о ней думать, а нет-нет и вспомнит. Красивая она, Нонка...

Друзей там, на воле, не осталось. Были, правда, приятели, но не такие, как надо. Только и крутились возле Гришки, когда у того рубли водились на водку с пивом да на шашлык. Сам, конечно, виноват. Дружков подбирал возле кабаков. Им он писать не будет.

"И почему меня "Малым" прозвали? - думает Сомов. - Рост - дай боже каждому, метр семьдесят шесть. Вес тоже хороший. Здесь, в колонии, даже поправился, хоть харчи, конечно, не те. Ни тебе шашлыка, ни бифштексов.

Но ведь подумать: два года, шесть месяцев и двенадцать дней в рот горькую не берет, курить бросил, на работе лучше многих других вкалывает, даже портрет его Петро-художник нарисовал в стенгазете. Похожий. А называют "Малым". Наверное, за характер: мягкий он парень, уступчивый. И добрый..."

Лежит на койке Гришка, думает, вспоминает. Пишет человеку, которого должен бы за врага своего лютого считать. И ответы получает. Хорошие ответы, как от отца родного, хоть и молодой он, следователь Аргинбаев, майор милиции.

А Гришка пишет:

"Гражданин следователь, друг Аргинбаев! Никогда не изгладится в моей памяти ваша человечность. Хоть я и бывший ваш пленник, но пишу вам которое уже письмо: этого требует моя совесть. Я всегда вспоминаю вас как доброго, душевного и честного человека и шлю еще и еще раз благодарность за то, что вы меня своевременно арестовали. Ведь могло быть куда хуже..."

Вспоминает Гришка, как выпивали они втроем в шашлычной недалеко от вокзала. Он, Юрка и Костя. Пропивали последнюю пятерку - Гришка занял у уборщицы Нины. Она всегда выручала, когда нужда в деньгах была.

Костя - самый бывалый из них - выпил стакан, закусил шашлыком с луком и загадал загадку: где бы еще денег достать? Да не трояк, не пятерку какую-то, а настоящих денег. Густых.

Юрка первый заговорил про магазин на рынке. Шустрый парень: в городе без году неделя, а на тебе, присмотрел магазин, изучил обстановку.

"Хорошо бы его "сообразить", - говорил Юрка, - промтоварный этот магазинчик. Обуви туда много привезли, с утра очередь была. Сейчас уже покупателей нет, а выручка вся там, в магазине, инкассатор только вечером приедет.

Вспомнил все это Гришка и судорожно вздохнул. Тогда ведь тоже воскресенье было - 11 декабря. Ветер мел по улицам Кзыл-Орды снежную пыль, а он гулял на воле. Жил, вроде бы, неплохо: слесарил на комбинате, хорошо зарабатывал, Нонка у него была...

Только вот из-за нее пить стал много, после того, как бросила Нонка комбинат и пошла в ресторан, официанткой. Домой стала приходить за полночь, вертелись возле нее всякие-разные, заглядывались, провожать предлагали. Глаза у Нонки большие, карие и золотистые, губы полные, а фигура, как у артистки, фотографию которой Гришка вырезал из журнала "Новый фильм".

Там, на воле, никогда газет Гришка не читал. Некогда было: все больше по пивным. А здесь журналы выписал: "Новый фильм", "За рулем", "Вокруг света". И газету "Известия". Читает статьи, рассказы про разные страны, про хороших, смелых людей. Интересно.

И обидно за себя, что раньше на все смотрел сквозь пальцы.

В колонии учиться пошел в восьмой класс. После работы. Воспитатель, начальник отряда капитан Роговой Николай Иванович, говорит: "Какие твои годы, Сомов, еще и институт окончишь."

Да что там институт... Скорее бы на волю: мать повидать, на работу поступить хорошую - к станку или шофером.

Быть бы ему потверже, порешительней. Не пить бы с первыми встречными-поперечными, не распускать слюни. Да и горя, если хорошо подумать, никакого не было, так, дурость одна.

Нет же, пошел, покатился, связался с этими двумя залетными, решился с ними на лихое дело. Легких рублей захотелось, а они ох какие липкие и злые, легкие деньги! Хорошо еще, что дело вел Аргинбаев. Сумел заглянуть в душу, многое про него, Гришку, узнал. А то отбывать бы "Малому" длинный срок и загорать на строгорежимной коечке.

Опять пошли воспоминания. Что же было дальше в то далекое декабрьское воскресенье?

...Ветер гнал по улицам колючую поземку, крепчал мороз, и люди спешили домой. А они, Гришка, Костя и Юрка, пришли на рынок.

Укрылись за глинобитным дувалом, закурили, и Костя распределил роли.

Гришка оробел, стало страшновато, только особая сорокаградусная подбадривала: "Ничего, парень, не трусь, с тобой вон какие орлы".

А "орлы" еще там, за столиками в шашлычной поддразнивали: "Тебе что, кореш, пахать не надоело? За двадцать минут возьмем столько, сколько за год на своем комбинате не заработаешь. Да и выгнали тебя уже, наверное. За прогулы и пьянку по головке не гладят".

Пошел Гришка с "орлами", у них, оказывается, у обоих были складные охотничьи ножи с черными колодками и широкими кинжальными лезвиями. Такими кого хочешь напугаешь, не то что двух продавщиц промтоварного магазина.