Особое задание

...Первая весточка от Морозова не представляла большой ценности. И долго еще от него поступала информация лишь о количестве прибывающих в госпиталь раненых, об их настроениях. Порою ему удавалось из разговоров раненых, особенно офицеров, узнать о готовящихся на том или ином участке фронта операциях. Все эти сведения, конечно, имели определенную ценность как для партизан, так в особенности для командования с Большой земли, но Морозов понимал, что главная его задача состоит в установлении связи с Людой, которую он в свое время устроил судомойкой на аэродроме, и в сборе сведений об охране аэродрома, о базирующейся на нем боевой технике, о готовящихся налетах. И вот этого ему никак не удавалось осуществить. Все, имевшие какое-либо отношение к аэродрому — будь то летчики, солдаты из охраны или рабочий персонал, — содержались в строгой изоляции от внешнего мира. Попытки Морозова найти человека, через которого можно было бы установить и поддерживать связь с Людой, не увенчались успехом. Тогда он решился на довольно рискованный шаг. В воскресный день доктор Морозов вдруг явился на дом к шеф-повару, жившему в поселке около аэродрома. Предлог для визита был вполне убедительный: доктор хотел проверить состояние здоровья своих пациентов — шеф-повара и его жены.

Супружеская чета была тронута вниманием русского доктора, охотно подверглась обследованию и, конечно, не преминула расспросить Морозова о всех злоключениях, которые произошли с ним и были описаны в газете. Не было недостатка и в сочувственных словах по поводу перенесенных доктором «страданий» и «издевательств».

— Зато теперь, — торжественно заключил шеф-повар, — вы подлинный герой и можете быть уверены, что великая Германия не забудет ваших заслуг!

— Благодагю вас, — склонив голову, ответил Морозов. — Повегте, я очень догожу гепутацией стойкого стогонника Гегмании и именно поэтому хотел бы пги вашем содействии оггадить себя от возможных непги-ятностей...

— Что-нибудь случилось, доктор? — с тревогой спросил шеф-повар. — Я к вашим услугам, и все, что в моих силах, — готов сделать...

— О, нет! Еще ничего не случилось, но может случиться. Я имею в виду мою пготеже, судомойку... Скажите, хогошо ли она габотает?

— Да, да! Отлично! Исполнительна, трудолюбива... и очень скромна.

— Это хогошо. Но должен пгизнаться, беспокоюсь, вполне ли она здогова...

— Вот как? — испуганно прервал его немец. — Что-нибудь заразное?

— Нет, что вы... Слабые легкие и только, но... этот дефект в ее возгасте зачастую пегегастает в тубегкулез. А это, как вы понимаете, несовместимо с габотой в столовой. Помимо всего пгочего, у меня нет ни малейшего желания быть в ответе, если вдгуг окажется, что она больна. Вот почему с вашего любезного газгешения я хотел бы заодно обследовать эту девицу и пгинять некотогые пгофилактические мегы.

— Прошу, доктор! Сделайте одолжение... — облегченно вздохнув, с готовностью ответил шеф-повар. — Это и в моих интересах!.. Правда, наш медик смотрел ее и ничего не нашел... Но снова проверить, как вы понимаете, не мешает... Пойдемте хоть сию минуту...

Морозов действительно подверг Люду очень внимательному обследованию и, конечно, сказал ей об истинной цели этой встречи. Девушка без колебаний согласилась выполнять поручения подпольной организации, но никаких существенных наблюдений у нее еще не было. И вообще беседа с Людой несколько разочаровала Морозова. Он не сомневался в ее искренности, но крайняя застенчивость девушки, необщительность и даже отчужденность от окружающих, в том числе от таких же, как она, советских людей — все эти черты характера, полагал Морозов, очень затруднят ее работу в качестве разведчицы-подпольщицы. И он не ошибся. В тех редких случаях, когда так или иначе удавалось получить от нее весточку, сведения оказывались весьма скудными и запоздалыми.

Люда сообщала, что временами, по нескольку дней кряду, в столовой не появляется ни один летчик, а порою их оказывается так много, что столовая едва успевает обслужить всех прибывших.