Особое задание

— Я повторяю: это не пивная, а штаб партизанского отряда! Говорите толково, в чем дело?

— Толково хотите? — с издевкой переспросил Катышков. — Пожалуйста! Говорите, десантников принимали, москвичей?! Маху дали, товарищ начальник штаба! Фашистов вы тут принимали... Вот кого!

— Что ты мелешь! — вытаращил глаза Скоршинин.

— Не мелю, а говорю, — настаивал Катышков. — Факт! Фашисты они самые что ни есть настоящие!

— Точно! — подхватил белобрысый.

— Френчи фашистские, а на них кресты и бляхи надраены, как на парад! И все-то у них на вешалочках, будто не в лесу они, а дома, в Берлине...

От волнения партизан замялся, но Катышков тотчас же его подзадорил:

— Говори, говори, Жора! Не бойся! Крой толково!

— Ну я ж говорю... И автоматы у них немецкие, у каждого вальтерок в новенькой кобуре, шинели отутюженные, все с погонами и свастикой на рукавах, да значки с черепами в петлицах... Ну, все, решительно все фашистское!

— А главное, все они — ни бум-бум по-русски... Во как! Только и твердят, как попки, «корошо» да «корошо»...

— Верно хлопцы говорят, товарищ начальник, верно... Насквозь фашисты! — поддержал и третий парень, зарекомендовавший себя в отряде человеком уравновешенным.

Скоршинин молчал, вид у него был растерянный, а Катышков торжествовал и, не щадя уязвленного самолюбия начштаба, назидательно продолжал:

— А те два типа, с которыми вы тут спозаранку выпивончик устроили, — шкуры предательские! Ловко они зубы вам заговорили!.. И нам хотели своей брехней да сигаретками мозги затуманить, но, шалишь, не на таковских напали!

— Верно, верно, товарищ начальник штаба. Гады они настоящие! Вот, гляньте, какими сигаретами одаривали, — подтвердил третий парень и поднес к лицу Скоршинина лежавшие на ладони сигаретки. Скоршинин сморщился, хотел было брезгливо отвернуться, но передумал и, наклонившись, стал разглядывать на сигаретах немецкие фирменные марки. А Катышков не унимался...

— Во, мать честная, видали?! Вот вам и «толком», — с укором произнес он. — Хороши десантники, нечего сказать... Один там у них, должно быть, главный, старый фашистский черт, с трубкой, в белой рубашечке с подтяжечками да в лаковых бутылочкой сапогах... Живот у него во-о-о, буржуйский, втроем не обхватишь! Такого и морской канат не выдержит, не то что парашют!.. А начальство все думает «москвичи пожаловали!»... Пожаловали, как бы не так...

* * *

Раннее утро застало десантников за работой. Уже сняли парашют, свернули антенны, уложили остатки багажа. Чтобы не помять отутюженную одежду, надели ее на себя и уже были готовы тронуться в путь, когда с поста прибежал Ганс Хеслер и, едва переводя дыхание, сообщил, что по просеке движется колонна вооруженных людей. Кто они, эти люди — оккупанты или полицейские, — постовой не мог разглядеть. Да это и не имело значения. Принять бой — даже в случае самого благоприятного его исхода — означало выдать свое присутствие и тем самым надолго оттянуть, а то и вовсе сорвать выполнение возложенных на десантников задач. И девять одетых в немецкую форму человек, сгибаясь под тяжестью набитых до отказа рюкзаков, поспешно двинулись в противоположную сторону.

Но не успели десантники сделать и сотни шагов, как заметили, что их догоняют и обходят с обеих сторон. Ничего не оставалось, как пробиваться с боем. Но что это? На шапках подступавших к ним людей десантники увидели красные партизанские ленточки. А по мере приближения наступавших Ильин и Серебряков узнали некоторых партизан, радушно принимавших их вчера в своем лагере. Наконец исчезли всякие сомнения, Ильин и Серебряков поднялись во весь рост и закричали:

— Слушайте, товарищи, это мы... свои!..

Однако их слова не возымели никакого действия. Наступающие продолжали молча перебегать, прячась за стволами деревьев и все плотнее окружая группу. Наконец раздался повелительный окрик:

— Хенде хох!

Ильин взглянул в ту сторону, откуда раздался голос, и увидел боязливо высовывающегося из-за дерева Скоршинина.

— Бросай оружие к чертовой матери, не то как чесанем! — послышался голос Катышкова.

Ильин был уверен, что произошло какое-то недоразумение, что все выяснится и встанет на свое место и, чтобы избежать напрасных жертв, предложил товарищам бросить оружие. Парашютисты оказались в плену... у партизан! Скоршинин запретил партизанам вступать в какие-либо разговоры с пленными, а на вопрос Ильина — что все это означает, — коротко отрезал:

— Молчи, шкура!

Пленных десантников поместили в партизанской бане под усиленной охраной. Вскоре начались допросы. Собственно, допрашивали только русских, так как никто из партизан не владел немецким языком.

«Следствие» Скоршинин начал с Серебрякова. И когда конвойные выводили его из штабной землянки, Ильин увидел на лице врача синяки. В ходе допроса Ильин, не стесняясь в выражениях, предупредил Скоршинина, что он ответит за самоуправство и рукоприкладство. Это окончательно взбесило начальника штаба.