Особое задание (сборник)

Ленин положил фотографии на стол перед собой. Склонился над ними. Глаза Ильича потеплели. Он о чем-то думал. Может быть, о ручейках хлеба, которые, сбегаясь по граммам и фунтам с пайков омских рабочих, стекались в поток, в тысячи пудов, привезенных сюда, в Москву. Может быть, о руках, с особой тщательностью и без всякой корысти готовивших состав в дальний путь. Может быть, о чекистах, которым ведь не зря в трудный путь доверили свой эшелон рабочие...

- Так вы, товарищ Уралов, спрашиваете, что с эшелоном делать? Уж не думаете ли вы, что омичи такие простаки и не знали, как мы поступим с хлебом?.. Хлеб надо разделить поровну на три части: детям рабочих Москвы, Питера, Иваново-Вознесенска.

- Будет сделано, Владимир Ильич! - радостно ответил я.

Меня обожгла мысль о том, что круг замкнулся: волна сердечного тепла омских рабочих дошла до Ильича, чтобы через его сердце дойти до московских, питерских, иванововознесенских рабочих.

Ленин наклонился вперед, ближе ко мне.

- А когда вы прибыли из Сибири? - спросил Владимир Ильич.

- Вчера...

- Значит, вы еще совсем тепленький, свежий, сибирский?

- Выходит, так...

- Как там с хлебом? Каково общее продовольственное положение? Как относится к Советской власти крестьянство - бедняки, середняки? - начал задавать вопросы Ленин.

Особенно подробно интересовался Ильич вопросом о сибирском хлебе. Хлеб, хлеб, хлеб! Много ли осталось от прошлых лет? Можно ли в Сибири создать большие государственные запасы хлеба?

Я подробно отвечал. Мне было понятно, что Владимир Ильич хорошо знает продовольственную обстановку в Сибири, но хочет еще раз проверить свои данные.

О колчаковцах Ленин спрашивал в прошедшем времени. Эта опасность миновала.

Я доложил о ликвидации остатков колчаковских банд и о том, что в захваченном архиве Колчака обнаружен интереснейший доклад начальника штаба, в котором, в частности, сообщается, что белогвардейцы в Сибири мобилизовали до 5 миллионов человек.

Тут Владимир Ильич задал несколько вопросов о партизанах: какова численность партизан, многие ли теперь идут в Красную Армию, как возвращаются к мирному труду.

- Товарищ Уралов, а вы использовали партизан при формировании ЧК на местах? - спросил Ильич, и с этого момента все его внимание переключилось на работу сибирских чекистов. - Хватало ли стойких, проверенных коммунистов для организации ЧК?

- Да, Владимир Ильич! Феликс Эдмундович прислал достаточно товарищей из центра. Мы брали для работы лучших людей на местах.

Как идет проверка пленных? Быстро ли освобождаются насильно мобилизованные крестьяне? Куда и как направляются пленные офицеры? Что из себя представляют кулацкие мятежи, связаны ли они между собой? - эти и другие вопросы о работе ЧК интересовали Ленина.

Я все время держал в уме: "Владимир Ильич и без меня очень занят. Я не имею права задерживать его длинными разговорами". Ильич не торопил меня, но я старался отвечать как можно четче и короче.

Когда разговор окончился, Владимир Ильич встал и, прощаясь, сказал:

- А знаете, товарищ Уралов, славный подарок прислали омские рабочие! Хлеб для нас сейчас - это все.

Большое им спасибо.

И Ленин крепко-крепко пожал мне руку.

Я. Буйкис

ПРОСЧЕТ ЛОККАРТА

Весной 1918 года я с товарищами по полку приехал в Москву. Прямо с вокзала мы направились в латышскую секцию городской партийной организации - она помещалась на Покровке, 41. Там нам предложили работать в ВЧК.

- В ВЧК? - с недоумением спросили мы. - А что это за организация?

- Она занимается борьбой с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией. Ее возглавляет товарищ Дзержинский, - ответили нам. - Там нужны боевые, знающие военное дело люди. ВЧК необходима для революции.

- Ну, раз нужно для революции, пойдем туда работать, - сказали мы.

С бумагой от латышской секции мы поехали на Большую Лубянку, 11. Мы поднялись на второй этаж и прошли в кабинет Дзержинского - среднего размера комнату, обставленную скромной мебелью: простой письменный стол с двумя телефонами, к нему примыкал длинный стол для посетителей. На стенах портреты Маркса, Энгельса, Ленина. За ширмой стояла кровать. Сидевший за письменным столом и что-то писавший человек выглядел сосредоточенным и серьезным.

Сперва мы оробели: таким суровым и недоступным показался нам Дзержинский. А когда он начал говорить - оказался внимательным, добрым.

Феликс Эдмундович подробно интересовался нашей жизнью до революции, службой в армии, участием в октябрьском вооруженном восстании, принадлежностью к партии большевиков.

Я рассказал, что в партию вступил 4 июля 1917 года, но в партийную жизнь включился раньше, после Февральской революции.

Дзержинский спросил, какие партийные поручения я выполнял до вступления в партию.

Я ответил, что первое поручение мне дали, когда партия ушла в подполье. Тогда я был подпоручиком 8-го Вольмарского латышского стрелкового полка, стоявшего под Ригой. Поручили мне переправить несколько брошюр и книг в соседний сибирский полк. Выбор пал на меня, потому что я лучше других говорил по-русски. И к тому же офицеру легче было пройти из одной части в другую.