Читаем Особые обстоятельства (Рассказы и повести) полностью

— Настырные! Да вы, наверно, все храбрые, потому что там на каждом шагу то милиция, то дружинники.

— Я их как-то никогда не замечала! — удивилась Иришка.

— А я вот стал замечать. — Колянька приналег на весла, под рубахой выпукло обозначились мускулы. — И еще забавно: впервой в жизни, — он даже приостановился, прислушиваясь к значению этих слов, — впервой я разговариваю с девчонкой… почти на равных.

— Попробуй-ка с нашими девчонками не на равных. Высмеют так, что целый месяц красным ходить будешь, — расхвасталась Иришка. — У нас девочки, ты знаешь, какие!..

— Расскажи, расскажи, — с жадностью повторил Колянька и перестал грести, — о ваших девчонках, о своей жизни расскажи!

Иришка встрепенулась было, но вдруг оказалось, что ничего особенно она припомнить не может, и только пообещала:

— Как-нибудь в другой раз.

И вот она пожалела, что не поговорила с Колянькой по-настоящему, хотя и не представляла, как по-настоящему говорят. Петька и Володька стали для нее почему-то ни капельки не интересными, она видела глаза Коляньки, такие, как будто он хотел услышать необыкновенную сказку. А потом они опять затревожились, заметались по воде, и он перестал на Иришку смотреть…

И чего она за него так волнуется? Ведь совсем недавно Коляньки для нее не существовало, совсем недавно она готова была выцарапать ему глаза, ну да, выцарапать… И вот теперь словно бы отвечает за него перед кем-то, и от кого-то хочется его защитить, уберечь!

Стеклянно пискнула птица, чуть ворохнулись листья на черемухе, спеющей над ложбиною, прохлада защекотала щеку, водохранилище погрустнело, как это обычно бывает на больших реках в предрассветный час. Колянька не приплыл.

Они так же могли ждать его и в ночь на воскресенье, и еще долго-долго, если бы на другой день какая-то из переправившихся поселковых женщин не сообщила тетке Евдокии, что в канаве нашли Коляньку Мокеева, чуть не насмерть убитого.

— Ну, теперь все, — сказала тетка Евдокия и велела Сильвестрычу готовить лодку.

В ее распоряжении была добрая казанка с подвесным мотором, который хранился у Сильвестрыча в чулане. Получив приказ бригадира, Сильвестрыч надел фуражку с «крабом» — подарок пристанского шкипера, взвалил мотор на плечо и, приседая от тяжести, спустился к заливчику, где стояли на приколе лодки сельчан и дачников. Пока он прилаживал мотор, востроглазая Нюрка разбудила Иришку. Конечно, весь разговор тетки Евдокии и женщины из поселка она подслушала, но перед Иришкою не тараторила, как обычно, а только испуганно повторяла:

— Убили его, убили…

Иришка легла на рассвете, когда каждый зарождающийся звук будто выделен на особицу, и долго прислушивалась к голосам, звяку ведерных дужек, квохтанью куриц, лаю собак. Она лежала на раскладушке в стайке — прежде здесь держали поросенка, потом отец вычистил все, перестлал пол, расширил окошко, обшил досками стены и оклеил обоями, за обоями шуршало, будто кто-то пересыпал песок, а стекло обшаривал комарик и возмущенно зудел. Постепенно звуки поплыли, смешались, а Иришка крепко разоспалась. Теперь на щеке был рубец, лицо чуть припухло, она глядела на Нюрку, плохо соображая. Но мигом пришла в себя и через несколько минут, не успев сказаться бабушке, уже бежала к лодке, за нею еле поспевала Нюрка и ковылял Тузик.

Сильвестрыч вставлял весла в уключины, чтобы маленько отогнать казанку от берега, тетка Евдокия сидела на скамейке, держа на коленях клеенчатый портфель. Иришка с разлету толкнула нос казанки, буравя ногами воду, влезла на него и села; с мокрых босоножек текли струйки.

— Ну партизан, — только и сказал Сильвестрыч и стал пробираться на корму, к мотору.

— Ты чего это? — воскликнула тетка Евдокия. — Ни «куда», ни «здрасте»!

— Я с вами к Мокеевым. Я знаю, где он живет! — Иришка выпрямилась.

— Ну и партизан, — опять проговорил Сильвестрыч и дернул шнур-заводилку.

Мотор запыхтел, закашлялся и завинтил воду, передавая лодке мерное дрожание. Ветер забросил Иришке волосы на глаза — она в спешке забыла панамку, и говорить стало невозможно. Лишь когда причалили и Сильвестрыч остался на моторе, а тетка Евдокия, пригласив кивком Иришку, зашуршала подошвами по галечнику, Иришка в нескольких словах рассказала о своей разведке. Она так и считала, что ездила на разведку.

— На разведку, — осуждающе повторила тетка Евдокия. — Да ведь мог этот Колянька погубить тебя, понимаешь?

— Не мог, — убежденно сказала Иришка, — не мог, он не такой.

— Странный возраст, — как бы сама с собою рассуждала тетка Евдокия, — и вроде вовсе взрослые, и ровно несмышленыши. Что-то мы с тобой, девка-матушка, недоучли.

Напрямушку от дебаркадера до церкви оказалось совсем недалеко, и дом Мокеевых Иришка заметила сразу. Вблизи он показался еще более запущенным, окна от копоти и пыли в радужных разводьях, слизкие отбросы валялись у самого крыльца. Тетка Евдокия толкнула дверь, в нос шибануло нашатырным духом, Иришка даже задохнулась. Перешагивая в сенях через ведра и всякую рухлядь, тетка Евдокия пробралась к другой двери, постучала.

— Ты бы, Иришка, не ходила за мной, мало ли что можно увидеть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
И власти плен...
И власти плен...

Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.

Олег Максимович Попцов

Советская классическая проза