Особые поручения: Пиковый валет

Между тем, в жизни бывшего рассыльного произошло немало перемен. После того, как Эраст Петрович отпустил Валета на все четыре стороны, было неприятное объяснение у губернатора. Князь пришел в неописуемую ярость, не желал ничего слушать и даже накричал на надворного советника, обозвав его «мальчишкой» и «самоуправцем». Шеф немедленно написал прошение об оставке, однако оной не получил, потому что Владимир Андреевич, охолонув, понял, от какого конфуза спасла его предусмотрительность чиновника для особых поручений. Показания Пикового валета по делу о лорде Питсбруке выставили бы князя в неприличном свете не только перед москвичами, но и перед Сферами, где у строптивого наместника имелось немало врагов, только дожидавшихся какого-нибудь промаха с его стороны. А попасть в смешное положение — это еще хуже, чем промах, особенно если тебе семьдесят шестой год, и есть охотники занять твое место.

В общем, приехал губернатор во флигель на Малую Никитскую, попросил у Эраста Петровича прощения и даже представил его к очередному Владимиру — не за Пикового валета, конечно, а за «отлично-усердную службу и особые труды». От князевых щедрот перепало и Анисию — получил он нешуточные наградные. Хватило и обустроиться на новой квартире, и Соньку побаловать, и полный комплект обмундирования справить. Был просто Анисий, а стал его благородие, коллежский регистратор Анисий Питиримович Тюльпанов.

Вот и сегодня, на суд, явился он в новеньком, первый раз надеванном летнем вицмундире. До лета было еще далековато, но очень уж эффектно смотрелся Анисий в белом кителе с золотым кантиком на петлицах.

Когда ввели подсудимую, она сразу же обратила внимание на белый мундир, печально так улыбнулась, как старому знакомому, и села, потупив голову. Волосы у Мимочки (так про себя звал ее Анисий) еще толком не отросли и были собраны на затылке в маленький немудрящий узел. Оделась обвиняемая в простое коричневое платье и была похожа на маленькую гимназистку, угодившую на строгий педагогический совет.

Увидев, что присяжные поглядывают на скромную девушку с сочувствием, Анисий немного воспрял духом. Может, приговор будет не так уж суров?

Однако выступление прокурора повергло его в ужас. Обвинитель — розовощекий честолюбец, безжалостный карьерист — обрисовал личность Мимочки в самых безобразных красках, подробно описал всю циничную омерзительность «благотворительной лотереи» и потребовал для девицы Масленниковой трех лет каторжных работ и плюс к тому еще пяти лет поселения в не столь отдаленных местах Сибири.

Спившийся актеришка, изображавший в лотерее председателя, от суда был освобожден за малостью вины и выступал свидетелем обвинения. Похоже было, что Мимочке суждено отдуваться одной за всех. Она уронила золотую головку на скрещенные руки, беззвучно заплакала.

И Анисий принял решение. Он поедет за ней в Сибирь, найдет там какое-нибудь место и станет духовно укреплять бедняжку своей верностью и любовью. Потом, когда ее досрочно выпустят, они поженятся, и тогда… И тогда все будет очень хорошо.

А Сонька? — спросила совесть. В дом призрения сдашь родную сестру, никому не нужную инвалидку?

Нет, — ответил совести Анисий. Брошусь в ноги Эрасту Петровичу, он благородный человек, он поймет.

С Сонькой-то пока устроилось неплохо. Фандоринская новая горничная, грудастая Палаша, прикипела сердцем к убогой. Ухаживала за ней, присматривала, заплетала ей косы. Сонька даже слова стала выговаривать: «лента» и «гребешок». Авось, не покинет шеф сироту, а после Анисий ее к себе заберет, как обустроится…

Тут судья дал слово адвокату, и Тюльпанов от отчаянных мыслей временно отошел, воззрился с надеждой на присяжного поверенного.

Тот, по правде говоря, был неказист. Чернявый, с длиннющим хлюпающим носом, сутулый. Говорили, нанят неизвестным лицом в знаменитой петербургской фирме «Рубинштейн и Рубинштейн» и будто бы даже слывет докой по уголовным делам. Однако внешность защитника к себе не располагала. Когда он вышел вперед, громко чихнул в розовый платок, да еще и икнул, Анисия охватило недоброе предчувствие. Ох, поскупился подлый Момус на хорошего адвоката, прислал какого-то замухрышку, да еще еврея евреевича. Вон как юдофобы-присяжные на него набычились, ни единому слову не поверят.

Тюльпановский сосед слева, профессорского вида бородатый господин с кустистой бородой и в золотых очках, оглядев адвоката, покачал головой и заговорщически шепнул Анисию:

— Этот все дело провалит, вот увидите.

Защитник встал лицом к присяжным, упер руки в бока и с певучим акцентом заявил:

— Ай, господин судья и господа присяжные, вы мне можете объяснить, о чем тут толковал битый час этот человек? — он пренебрежительно ткнул большим пальцем в сторону прокурора. — Я интересуюсь узнать, из-за чего сыр-бор? На что тратятся деньги честных налогоплательщиков, таких, как мы с вами?

«Честные налогоплательщики» смотрели на развязного болтуна с явным отвращением, но поверенного это ничуть не смутило.