Особые приметы

В Гамбурге вы перебывали во всех барах на Репербан и Сант-Паоли («Крысиный погребок», «Катакомбы», «Рыжая кошка», «Мустафа», «Венера»). А в Брюгге (помнишь, Долорес!) глядели разинув рот на невиданную сцену: серьезные фламандские детишки, сошедшие, казалось, с какой-нибудь заалтарной росписи эпохи барокко, устроили состязание в беге для своих бабушек: дети с невозмутимым видом выполняли роль распорядителей, а почтенного вида старушки улыбались и послушно трусили вокруг искусственного озерца, где цвели белые лилии; так они обежали его несколько раз. Тренированные старушки! Вы ахали и восхищались; однако мало-помалу бездумное удивление первых месяцев уступило место иному, двойственному чувству: вы очутились в царстве торжествующей техники, но от этой новой религии европейцев веяло таким холодом! Подъемные краны, строительные леса, бульдозеры, заводские трубы, которые ты увидел в Руре, — это была лишь декорация. Ты вдруг понял, что стремишься завоевать мир, который вовсе не подходит тебе. За обманчивой видимостью комфорта скрывались жестокие условия жизни, не оставлявшие места для чувств: мерилом человеческих отношений был чистоган. И твой протест, думал ты, неуместен здесь, как и любое другое чувство, — он лишь духовное порождение вашего докапиталистического, феодального испанского мира, который дышит на ладан и рухнет не оттого, что этого требуют мораль и справедливость, и не оттого, что ты и твои друзья совершите великие подвиги, чтобы его сокрушить, а просто-напросто в силу динамики экономического развития.

С каждой страницы атласа вставало какое-нибудь воспоминание, и каждое воспоминание было связано с Долорес, то чужой и враждебной, то охваченной страстью, любящей. Вот она стоит на фоне утесов Марина-Пиккола, и в ее огромных глазах — бездонное солнце. Вот она на улицах Рима — не такая, как обычно: походка, движения словно подчинены некоей гармоничной мелодии, которую слышит только она одна. А вот, забыв обо всем, она смотрит на удивительных «Регентш» Франса Гальса, не в силах оторваться от этой чудесной игры света и тени, от покоряющего ритма картины.

Облака, плывшие на юго-восток, подернулись на минуту-другую тусклым пепельным налетом. Вдалеке слышались автомобильные гудки и астматическое пыхтение паровоза.

Долорес вышла на кухню, принесла бутылку и поставила ее в ведерко со льдом. Оставалось две-три минуты до вечернего благовеста и горьких капель доктора Аньера. В лесу пронзительные голоса цикад слились в общий хор. Ты раскрыл атлас посредине.

«МОНАКО — государство-княжество в юж. Европе, на побережье Средиземного м., в пределах терр. Франции. Пл. — 1,5 км². Коренное нас. — монегаски. Столица — Монако. Удобная естественная гавань, образуемая скалистым выступом Приморских Альп. Порт. Известный игорный дом (казино). Морской курорт».

Последний раз ты был там через несколько недель после того, как потерял сознание на бульваре Ришара Ленуара. Ты случайно попал на концерт: это был вечер твиста, рок-н-ролла и мэдисона. Зрелище поразило тебя, никогда ничего подобного ты не видел. Публика пришла в какое-то мистическое исступление, некоторые впадали в транс, и эта атмосфера религиозного экстаза совершила чудо: стряхнула с тебя оцепенение.

Где, на какой планете ты до сих пор обретался?

…В 1956 году, молодые и еще всем довольные, вы с Долорес побывали в казино, в тех самых залах, где дядя Нестор когда-то просадил все свое состояние. Вы тоже попытали счастья, вам не повезло, и вы вышли на бельведер. Отсюда открывался прекрасный вид на кварталы Кондамина. Вечерело. Серая вода порта начала фосфоресцировать, и ни красные огни бакенов, ни белый неон фонарей не в силах были затмить этот призрачный свет. Жизнь улыбалась вам, тобою всецело владела страсть, которую, казалось, никогда не насытить, и вот в этот миг полноты бытия тебя внезапно, до содрогания осязаемо пронзило ощущение необратимости времени, его потаенной разрушающей работы, которая несет смерть вашим чувствам и перед которой вы бессильны. За много лет до вас в этом городе жил дядя Нестор со своей подругой-ирландкой, и они, так же как сейчас вы, были поглощены друг другом и своей любовью. Дело, за которое оба они боролись, победило, и будущее, вероятно, рисовалось им как один бесконечный светлый день. Быть может, они даже наивно верили, что теперь никакая сила в мире не сумеет расторгнуть их союз, они будут жить вечно, и ничто не коснется их, и вместе с ними, послушная, будет жить их любовь, и ей тоже не будет конца.

Тридцатилетняя дистанция вдруг исчезла, судьба смешала карты: перед тобой был тот же скалистый выступ, и дворец на нем, и медленно стирающий их сумрак. Порт затих, скованный оцепенением покоя. Из-за мыса вынырнул катер, домчался до казино и унесся обратно в море.

Кто же любовался жизнью сонного порта? Вы? Или они?

Прошло семь лет после вашего первого пребывания в Монте-Карло, и если ты снова задашь себе этот вопрос, то, по совести говоря, ты и теперь не сможешь на него ответить.

Издали донеслись громкие крики детей, ты даже вздрогнул.