Особые приметы

Что же делал ты в то время, когда твои друзья кинулись в политику?

Рекомендательное письмо знакомого мецената — латиноамериканца — открыло перед тобою двери домов левой парижской интеллигенции, и прием, оказанный этими щедрыми душою мужчинами и женщинами, слегка льстил твоему тщеславию. Тебе вспомнилась первая встреча с Морисом Тессье (аскетическое лицо, открытый взгляд, сдержанные жесты римского прелата) в кабинете влиятельного издательства на Рив-Гош (ковер на полу, на полках — книги в роскошных переплетах, склонившаяся над «ремингтоном» прелестная белокурая секретарша), и то волнение, которое охватило тебя, когда ты заметил страстный интерес собеседника к твоему рассказу, теперь вызывает у тебя снисходительную улыбку. (Испанские дела нынче не в моде, думаешь ты, и Тессье со своими друзьями, без сомнения, ратуют сейчас за мятежных борцов Анголы или Вьетнама.)

В конце продолжительной беседы он назвал своей секретарше номер телефона и, подождав ее знака, поднял трубку: «Allô… Josette?»[50] Ты с восхищением разглядывал алтарь этого храма культуры, освященный безмолвным присутствием писателей, которыми ты пылко восторгался в юности и которые теперь, возведенные в прославленный пантеон бессмертных, продолжали с фотографий, на которых они застыли в строгих позах, наблюдать за порядком и исправным ведением дела в этом доме, пытливо вглядывались в гостей и пролаз, время от времени появлявшихся здесь.

«Oui. C’est un jeune intellectuel de Barcelone… Un garçon tout à fait révolté contre le Régime… Son expérience est des plus intéressantes… Oui, il parle français… Nous pouvons lui organiser une rencontre avec les Cazalis…»[51] Голос у Тессье был мягкий и звучный, и казалось, суровые писатели с фотографий на стенах издали одобряли его слова: мимолетный отблеск улыбки или едва заметное подмигивание, означавшие довольство и полное взаимопонимание, время от времени, казалось, оживляли застывшее и холодное выражение их лиц.

Ты вышел на улицу; от счастья кружилась голова, и ты не мог отделаться от гипнотического влияния этого независимого и вожделенного мира, от радостного ощущения, что ты заполучил ключ от входа и пожизненное место под солнцем (твой актерский инстинкт чуточку все приукрасил и, вслушиваясь в перипетии своей биографии, ты попал в ловушку собственных чувств).

Несколько дней спустя (стояла середина сентября, и листья на деревьях желтели) ты поднялся по устланной ковром лестнице в квартиру семейства Тессье и с бьющимся сердцем позвонил у дверей. Хозяин дома встретил тебя с заговорщической улыбкой и представил тебе по очереди всех гостей: Бернар Казалис и его жена Леон, критик Робер Нуво, Мари Пьер Дрейфюс, Жерар Бонди и другие, чьи имена ты забыл; всех собравшихся за этим столом роднило тонкое и неясное сходство, словно все они были родственниками, многие из них загорели, потому что недавно вернулись из отпуска, который проводили, как ты потом узнал, купаясь в море и лежа под солнцем Испании.

— J’ai parlé de vous à Cazalis. C’est un ancien surréaliste, il l’est toujours d’ailleurs bien que depuis la guerre il a rompu avec le groupe de Breton. Il a milité aussi deux ans dans le Parti et il a écrit un très beau récit sur cette expérience… Maintenant il s’intéresse surtout aux philosophies de l’Orient… Connaissez-vous son essai sur Michaux et l’univers de la drogue?

— Non.

— C’est un livre tout à fait remarquable… Le mois dernier mon ami est allé en Espagne avec sa femme et il est revenu bouleversé. Il voudrait faire quelque chose, comme nous tous, mais il nous faut évidemment, l’accord des Espagnols… Quelles possibilités voyez-vous/à une aide extérieure à votre mouvement de Résistance?[52] — прошептал Тессье, тихонько беря тебя под руку.

Восемь лет прошло с тех пор, но твоя прихотливая память до сих пор хранила точное и четкое воспоминание о том ужине в строгом особняке на улице Сольферино: прямоугольный стол, la salade niçoise у el canard aux olives[53], анализ интеллектуальной эволюции испанской молодежи и умопомрачительное количество выпитого вами божоле.

— Alors, d’après vous, le communscme a une grande prise sur nouvelles générations universitaires?..[54]

— …

— C’est normal. J’irai plus loin et je dirai même que c’est absolument nécessaire… L’expérience ne s’hérite pas. Les jeunes doivent apprendre par eux-mêmes, vous comprenez?

— …

— Rassurez-vous, cher ami. Nous avons tous passés par là. C’est une exigence à laquelle aucun de nous a pu se soustraire…[55]

Казалис говорил спокойно, обратив к тебе свое лицо не то заклинателя змей, не то астронома, не то мандарина, а его тонкие руки между тем осторожно поднимали рюмку с вином и голубые глаза оценивали тебя неумолимым взглядом, точно ставя диагноз.