Особые условия

— Предлагаю провести маленькую летучую пресс-конференцию. Как говорится, у трапа самолета, а? Годится? Попробуем? — Ливнев говорил короткими фразами, пытаясь расшевелить Панюшкина, зажечь его азартом спора, рассчитывая, что тот не удержится и ввяжется в эту короткую, бескровную схватку. — Решайтесь, Николай Петрович! Я задам всего несколько вопросов! Не захотите — не отвечайте. Пока дойдем до конторы, пресс-конференция кончится. Ни одной минуты рабочего времени я у вас не отниму. Договорились? По рукам? Ну? Вперед!

— По рукам! — Панюшкин догадывался, что Ливнев подготовил вопросы, знал, что ответы он истолкует, как заблагорассудится, но ему вдруг захотелось схватиться с этим корреспондентом, не для того, чтобы победить, вряд ли это было возможно, скорее, чтобы еще раз убедиться в своей правоте.

— Итак! — Ливнев хлопнул в ладоши, словно начиная отчаянный номер на арене. — Никаких блокнотов и записей. Никаких следов и последствий. Без свидетелей, соучастников и пострадавших. Начинаем. Вопрос первый! Считаете ли вы, Николай Петрович, что вами сделано все возможное, чтобы сдать трубопровод в срок?

— Да. В пределах своего характера, своих способностей и знаний я сделал все возможное.

— Уточняю! — Ливнев снова хлопнул в ладоши. — Можно ли понимать ваш ответ, как признание того, что другой человек на вашем месте смог бы добиться большего?

— Разумеется, вы бы на моем месте добились большего. Правда, как бы вам это удалось, я не знаю. Знания мои, как видите, ограничены.

— Отлично! Принимается! Вопрос второй, — Ливнев раскраснелся, ноздри его мощного, выступающего вперед носа вздрагивали. Он почувствовал состояние Панюшкина, понял, что тот сейчас ответит на любой его вопрос, ответит откровенно и вовсе не потому, что очень уж уважает его, Ливнева. — Считаете ли вы осенний Тайфун единственным виновником срыва строительства?

— Нет. Все валить на Тайфун у меня нет оснований. Сроки были бы сорваны в любом случае. В этом можно убедиться по отчетам, которые мы посылали до Тайфуна. Опоздание составляло три месяца. Вот мы и сдали бы трубопровод на три месяца позже положенного срока.

— Уточняю! — Ливнев, не в силах сдержаться, обогнал Панюшкина и забежал с другой стороны. — Какие новые сроки вы могли бы назвать?

— Если Пролив замерзнет, все закончим к весне.

— А если нет?

— Долго отвечать. Уклоняюсь от ответа. Давайте следующий.

— Кому из подчиненных вы доверили бы свое место?

— Званцеву.

— Вы ему полностью доверяете?

— Да. Как специалисту.

— А как человеку?

— Этот вопрос задаст мне он, если найдет нужным.

— Считаете ли вы, что будет справедливо снять вас с занимаемой должности?

— Нет.

— Вы не хотите ответить — почему?

— Снимать меня нецелесообразно по многим причинам. Новому начальнику потребуется время, чтобы войти в курс дела. Январь кончается. Идет весна. Даже если Пролив замерзнет, лед в рабочем состоянии продержится недолго, через месяц-два сойдет. Ни один серьезный специалист не согласится на мое место. Поэтому я в какой-то степени неуязвим.

— Вы действительно считаете себя неуязвимым?

— Конечно, нет!

— В таком случае, как понимать ваши слова? — Ливнев чувствовал, что теряет контроль над разговором, не все сказанное Панюшкиным понимает с полуслова. Ему нужно было время, чтобы осмыслить услышанное, но этого времени не было — он хотел сохранить им же предложенный темп.

— Я уже ответил на этот вопрос, — усмехнулся Панюшкин. — Вот вы, Ливнев, согласились бы сесть на мое место и взять на себя мою ответственность?

— Это невозможно. Я журналист, а не спец по укладке трубопроводов.

— Речь не о специальности. Я говорю о вашем характере, о вашей личности, о вашем мужестве и честолюбии, о трезвости вашего ума и способности принимать решения, нести ответственность — вот о чем я говорю. Итак, вы сели бы на мое место? Только честно. Быстрее, Ливнев, я ведь не заставлял вас ждать!

— Нет. Я бы отказался.

— Почему? — Панюшкин вынул руки из карманов и хлопнул в ладоши. — Итак? Пресс-конференция продолжается!

— Мне кажется... — медленно проговорил Ливнев, что положение, в котором окажется новый начальник строительства... в чем-то несимпатично. Согласие на эту должность... не сделает ему чести.

— И это вас смутит? Нет, вас в самом деле могут остановить столь смутные и невнятные соображения?

— А почему бы и нет? — обиженно спросил Ливнев. — Не думаете же вы, надеюсь, что понятия чести для меня совершенно несущественны?

— Конечно, я так не думаю, — успокоил его Панюшкин. — Но ваши вопросы были настолько бесцеремонны, будто вы действительно задавали мне их у трапа самолета, на котором я должен вылететь отсюда со всеми потрохами! У вас все?

— Да. Я могу опубликовать ответы?

— Как хотите, — холодно ответил Панюшкин.

— Вопрос под занавес... Вам действительно безразлично, будет ли опубликован наш разговор, или считаете, что это уже не имеет значения?