Особый район Москвы

И тут некто умный догадался, что не надо обострять ситуацию, а можно очень просто, незатейливо, а главное, скучно выселить Зарецкую по суду. И пускай делает скандально известным какой-нибудь другой район, отсюда подальше. Только вряд ли у нее получится — ради возможности хоть на несколько часов пролезть в Валуево и поснимать там журналисты готовы выслушивать страстные монологи Зарецкой, но сама-то она с ее супругом-лузером им даром не сдалась.

Так в этой истории появились те, кто, дай им волю, открестился бы от нее руками и ногами: пристав-исполнитель Маша, которая и не таких выселяла, и суровый начальник отдела УПДС Кречет, самый вялый и сонный человек на свете…

— Среди тебя провели инструктаж под роспись? — спросил Кречет, выкручивая затемнение очков на максимум.

— Постеснялись, — сказала Маша, придирчиво осматривая себя в зеркальце. — Или побоялись, кто их знает.

Ну да, подумал Кречет, ход мысли начальства яснее некуда: не дай бог, эта оторва Зарецкая на самом деле Маше глаз выцарапает. Сразу начнут искать крайнего, и тут выяснится, что наше мудрое руководство нарочно замотивировало пристава «стоять и умирать», как солдата на поле Бородинской битвы. И вроде никто не виноват, это же не приказ был, а только инструкция, но в целом неудобно может получиться, время-то не военное, да и мы не те богатыри.

Вот в могилу упасть при исполнении — это мы всегда согласные. Но глазом пожертвовать ради блага государства — перебор.

— Выходим! — скомандовала Маша.

— Если что, ты сразу — ко мне за спину, — сказал Кречет.

— Герой, — сказала Маша.

Журнаботы были антропоморфные, совсем не похожие на паукообразных роботов с кладбища, но тех, невинно пострадавших, Кречет искренне жалел, а по этим дал бы очередь из шокера с наслаждением. Да и живым репортерам он кое-что отстрелил бы. Стервятники. Они сразу налетели на приставов, но Кречет привычно въехал грудью в толпу, и та, почуяв силу, расступилась. Вопросы так и сыпались отовсюду, сливаясь в невнятный гул, — он просто не слышал их. И никого перед собой не видел. Нацелился на ответчицу и прокладывал к ней путь, внутренне сжавшись, как пружина, готовый к тому, что сейчас будут удивлять.

И его удивили.

Зарецкая расплылась в ослепительной улыбке и протянула вперед руки, будто собравшись Кречета обнять как минимум.

— Вот он! О чем вы говорили с Президентом, советник? Он приказал надеть на меня наручники и вышвырнуть отсюда?

Толпа заткнулась, будто ее выключили.

Этого следовало ожидать, подумал Кречет. Ведь сколько народу видело, как я с ним гуляю, а к Зарецкой тут, в общем, по старой памяти нормально относятся. Настучали.

Ну-с, и почему я этого не предвидел? Совсем плохой стал. Довело меня кладбище. И что теперь делать?

Позади тихо умирала от зависти Маша.

Эх, семь бед — один ответ, решил Кречет, буду импровизировать. Ты хочешь шоу — на тебе спектакль. Надоело мне в массовке. Хочу свои пять минут славы.

Он шагнул к Зарецкой, схватил протянутую руку и поцеловал ее. Расправив плечи, эффектно развернулся лицом к прессе. И значительным басом начал вещать.

— Я действительно говорил с Президентом. Я имел честь проинформировать Его Превосходительство о некоторых событиях прошедшей ночи. Федеральная служба судебных приставов успешно провела операцию по невоспрепятствованию… — тут он сделал паузу, — исполнению решения суда в обстановке, требующей от личного состава мужества и стойкости. Подробности вам сообщит пресс-служба. Если вы пожелаете их узнать, конечно.

Господи, что я несу, подумал он. Уволят же нафиг.

А с другой стороны, разве я не друг Президента?

— Что касается вашего вопроса, сударыня… — Кречет сунул руку в сумку, достал наручники и предъявил их прессе. — Я передаю этот инструмент правосудия вам! В знак того, что никто не посмеет ограничить ваше право говорить и быть услышанной!

Зарецкая послушно взяла наручники и озадаченно на них посмотрела.

У Маши было такое выражение лица, будто она сейчас умрет от зависти не в переносном, а в самом прямом смысле.

— Мы стоим на страже закона, но приходим с миром! — провозгласил Кречет. Придвинулся к ответчице вплотную, уставился на нее темными очками и еле слышно буркнул: — Я иссяк, теперь ваш выход.

— Я ничего не подпишу! — воскликнула Зарецкая, гордо вскинув голову. — Я здесь, и здесь я останусь! Но эти добрые люди — всего лишь орудие в руках, которые душат свободу! Я приглашу их в дом и все объясню им. Мы сейчас будем пить чай с пирожными валуевской кондитерской фабрики, лучшими пирожными в Москве, от которых не толстеют, и, я уверена, расстанемся друзьями. Спасибо за внимание, а завтра в это же время вас ждут новости от моего источника, приближенного к Белому Дому. Не пропустите!

Кречет поманил к себе Машу. Журнаботы что-то тараторили, живые наперебой кричали, а он ничего не слышал и просто красовался перед объективами, стоя между яркой брюнеткой с наручниками и очаровательной блондинкой в погонах.

Один раз в жизни — за все бессонные ночи, синяки и шишки, взыскания и выволочки и за кладбище тоже.

Первый раз и наверняка последний.

* * *