Особый штаб «Россия»

По воспоминаниям переводчика П. Астахова, интернированные встретили советских военных холодно, репликами типа: «Кончайте агитировать, господа!», «Добровольцев ищите в другом месте». А один из рядовых чинов прямо заявил: «Знайте, мы служили в Красной армии, мы любим свою Родину — Россию, свой народ и оставленных там близких. Но знайте и то, что до тех пор, пока в Советском Союзе будет существовать Сталин и клика его приспешников, наш возврат на Родину не состоится». Были и другие взгляды. Военнослужащий Петр Анкудинов высказался за возращение домой. «Пусть нам будет трудно, — сказал он, — нас ожидает разоренная страна, но мы ее граждане, мы вернемся на родную землю, где все близко и дорого. Так думаю не только я»[637].

Вспоминая через много лет этот эпизод, Смысловский в разговоре с историком Н. Д. Толстым попытался ответить на вопрос, какие причины побудили многих солдат его армии вернуться в СССР. На некоторых, говорил он, оказало почти гипнотическое действие «появление тех, от кого еще недавно они полностью зависели, другие боялись, что их в любом случае вышлют силой [к тому времени в Лихтенштейне уже стало известно о трагических событиях, произошедших с русскими добровольцами в Лиенце и Кемптене. — Примеч. авт.], третьи поверили в обещание амнистии, а четвертые просто изнывали от ностальгии»[638]. Следует привести мнение и с другой стороны. Ветераны КГБ СССР, боровшиеся в 1941–1943 гг. с разведчиками и диверсантами фон Регенау, отмечали, что часть «смысловцев» попросилась в Советский Союз, «ибо как человек не в силах уйти от самого себя, так он и не в силах уйти от своей Родины, если он еще человек»[639].

Конечно же, среди подчиненных Бориса Алексеевича были те, кто хотел возвратиться на Родину. Но далеко не все из них руководствовались этим желанием, ведь были и те, кто хотел попасть в страну для ведения разведывательной деятельности. Видимо, поэтому, по одной из версий, добровольцы (Симон-Томин называл таких военнослужащих в дневнике «добровольцами смерти»; среди них был и он сам[640]), отправившиеся в советскую оккупационную зону в Австрии, в 1946 г. были вывезены на территорию Венгрии и там расстреляны[641].

Митинг репатриантов

Между тем, ситуация в Лихтенштейне подходила к критической точке. 18 августа на заседании ландтага (парламента княжества) рассматривался «русский вопрос». Алоиз Фогт заявил о необходимости как можно скорее выдворить всех русских из страны. Парламентарии такую постановку вопроса поддержали, и никто за солдат Смысловского не вступился. 21 августа 69 добровольцев вместе с советской репатриационной комиссией покинули пределы Лихтенштейна. 25 августа состоялся еще один, «последний разговор» с военнослужащими в городской ратуше Вадуца, после чего еще 50 человек согласились вернуться в СССР. 28 августа подполковник Н. В. Новиков, снова приехавший в Вадуц, в грубой форме потребовал, чтобы 80 советских граждан, которые отказались вернуться (в их число не входили эмигранты), были возвращены в принудительном порядке. Ландтаг Лихтенштейна выразил готовность прибегнуть к самым жестким действиям, чтобы снять и этот вопрос. В результате 29 августа княжество покинуло еще 24 человека[642].

30 августа правительство Лихтенштейна попыталось окончательно разрешить проблему с интернированными. В одном из спортивных залов Вадуца, куда пригласили всех оставшихся чинов 1-й РНА, должна была состояться самая последняя встреча. При этом солдат и офицеров предупредили, что те, кто откажется прийти добровольно, будут доставлены полицией. Однако Смысловскому и его людям удалось привлечь внимание местной общественности к своему положению, и в стране стало нарастать недовольство возможностью насильственной репатриации[643].