Особый случай

– Ну, ты чего, Люда? – улыбнулся Иван Иванович – Меняем эшелон, пошли на снижение.

– Ты что, меня за дурочку считаешь? – быстро и тихо, так, чтобы не слышала Таня, выдохнула Людмила. – Что случилось?

– Брось паниковать, – сказал Невьянцев, подошел вплотную и кивнул на второй салон: – Как там?

– Не знаю. Не смотрела.

– Так пойдем посмотрим, – взял ее за локоть Невьянцев. – Прими нормальную физиономию. – И они вошли во второй салон.

Картина та же, что и в первом: три четверти спят, видно, хабаровские – так намаялись, что пикирования не почувствовали! А остальные спорят о том, что случилось с самолетом, когда вдруг так неожиданно стали проваливаться кресла.

– Улыбайся, Люда, смотри, сколько на тебя смотрит народу, – сжал локоть Людмилы Иван Иванович. – Знаешь, есть такой анекдот: вернулся муж из командировки без предупреждения, вошел в квартиру, видят – дело неладно, а обнаружить никого не может. Вот и крикнул что есть мочи: «Пожар!»

– Ну и что? – включаясь в игру, усмехнулась Людмила. – Я этот анекдот слышала еще от Райкина. Открывается дверца шкафа – и из него…

– Ошибаешься, – придержал Людмилу за локоть Иван Иванович посреди салона. – Сейчас придумали новый вариант. «Пожар?» – воскликнула жена и…

Иван Иванович протянул руку, снял с багажной сетки саквояж.

– А это, Люда, ты зря такие вещи над головой держать разрешаешь. Ваш? – наклонился он к пассажиру, сидевшему у борта и улыбавшемуся до ушей – услышал, видно, анекдот о пожаре. Иван Иванович громко говорил, во весь голос. – Держите! – подал он пассажиру саквояж. – Сетка только для шляп и шапок.

Потом Иван Иванович снял с сетки чей-то портфель – на этот раз с левого борта, и, нагибаясь, спрашивал у тех, кто не спал: «Ваш? Ваш?» Не найдя хозяина, засунул портфель на прежнее место и потащил Людмилу в хвост самолета:

– Идем, идём, посидим на диванчике.

Диван был занят – на нем сидел перепуганный на смерть парень. «Хвост тряхнуло, выходит, основательно», – сообразил Невьянцев, заметив, что парень сидит пристегнутый.

– Диванчик, Люда, я гляжу, занят. Опередили нас с тобой, – рассмеялся Иван Иванович. – Знаешь, есть такой анекдот… Пойдем на кухню, расскажу.

– Ты что высматривал? – требовательно спросила Людмила, когда Иван Иванович задернул за собой шторы. – Что ты там увидел, за бортами?

Кухня на этом самолете, варианта «Б», была, пожалуй, самым шумным отсеком – Людмила не говорила, а кричала, но Иван Иванович был этому даже рад: он не знал, как быть с «третьим номером», с Татьяной – посвящать ее или лучше пока оставить в неведении. Решил оставить в неведении, приблизил лицо к уху Людмилы и сказал:

– Только не падай в обморок – как тот, который вывалился из гардероба, когда услыхал крик «Пожар!». Командир зафлюгировал внутренние двигатели, а я смотрел, стоят ли винты или крутятся.

– Зачем? – удивилась Людмила. И вдруг сообразила: – Так мы идем на двух? Да вы с ума сошли!

– Пока нет, – сказал Иван Иванович. – А вот пассажиры, если увидят стоящие винты, – могут. И вы с Татьяной в этом случае должны им вернуть разум. Ясно?

Но Людмила его не отпускала.

– Ты чего-то недоговариваешь, Невьянцев. Вы что-то там натворили…

– Можешь сама посмотреть – два винта не работают, не крутятся. Только смотри в одиночку, без пассажиров. Ясно?

Он усмехнулся и быстрым шагом, однако без спешки, даже задержавшись на мгновение у первого ряда, посмотрев с улыбкой на читинского «зайца», прошел в кабину и защелкнул за собой задвижку. Только теперь, усаживаясь в свое кресло, он дал волю чувствам и выругался: до поясницы было больно дотронуться.

– Ну? – крикнул командир, не оборачиваясь.

– Дымят первый и четвертый, – сказал Невьянцев, и командир кивнул: «Все понятно, так и должно быть».

– Никто не подозревает?

– Никто, – ответил Невьянцев – Беседуют меж собой. А больше – спят.

– Это хорошо… Пусть спят.

– Как винты? – спросил Дима.

– Торчат как кресты святого Георгия. Луна в полную мощь, – сказал Невьянцев.

– Ясно, – сказал Дима, на это – «ясно» уже относилось к тому, почему дымят работающие двигатели. – Надо еще снижаться, командир.

– А я это и без тебя знаю, – отрезал Селезнев и чуть-чуть отдал штурвал от себя, включив одновременно передатчик: – Колпашево, 75410, высота шесть восемьсот, продолжаю снижение. Примите меры.

– 75410, вас понял, – тотчас откликнулся диспетчер. – Под вами все эшелоны уже свободны.

– Вот это ты молодец, – пробормотал Селезнев, увеличивая скорость спуска до максимально допустимой.

Крайние двигатели дымили из-за недостатка воздуха. Переведенные на взлетный режим, иначе самолет снизил бы скорость ниже допустимой, они теперь поглощали керосина почти в полтора раза больше нормы и, естественно, на высоте семь километров, в разреженной атмосфере, дымили.

– Невьянцев! – крикнул командир. – Погоду в Новосибирске; Кемерово, Томске!

– Готово.

Не оглядываясь, Селезнев протянул руку назад, и Иван Иванович вложил в нее пачку листков из блокнота.

– Никита? Веди! – крикнул командир, однако левую руку со штурвала не снял.