Особый слуга (СИ)

Была в словах отца простая житейская мудрость. Полетт не хотела коротать дни в одиночестве, но как быть, если сердцем она прикипела к своему слуге? Любовь — зависимость покрепче вина и опия, от нее не ждешь избавления. Полетт пыталась убедить себя, что ее чувства порождены обычной благодарностью, что управляющий не пара графине, свет не признает их связи. Пыталась себе внушить, что вовсе не любовь владеет ею, а слепая, неутоленная страсть, та самая жажда чувственных удовольствий, что опрометчиво толкнула ее в объятия князя Соколова, но в глубине души Полетт знала, что чувства к Северину совершенно иного свойства. При мыслях о нем у нее в груди точно загорался теплый огонек — загорался и никаким доводам рассудка было его не погасить. Стоило так далеко уехать от Северина, чтобы понять, как он ей близок!

Николай Артамонович отправил весточку братьям Полетт, Аркадию и Михаилу. Аркадий недавно женился и вовсю обустраивал поместье по соседству. Он стал настоящим барином, по самые глаза зарос густой темной бородой, одевался удобно в ущерб моде, в речи его появилась размеренность, а в движениях — степенность. Михаил был попроще, поживее, но с ним Полетт не удалось повидаться, брат выбрал стезю военной службы и благодаря своим личным качествам сделался адъютантом при некоем значительном генерал-майоре, следуя за тем неотступно.

Вскоре графине начало казаться, будто не было никаких тринадцати лет, будто она по-прежнему девочка в родительском доме, погруженная в свои светлые грезы, любящая весь мир и убежденная в любви ответной. Проснувшись рано поутру, графиня, как в детстве, бегала босиком по зеленой мураве, а вечером ложилась на расстеленное на земле покрывало и подолгу смотрела, как в быстро меняющемся небе открываются все новые и новые оконца среди облаков, а меж ними мелькают проворные стрижи да ласточки.

Птицы жили в обрыве неподалеку, изрыв песчаные склоны своими норами. Графиня любила ходить к этому обрыву, любила спускаться вниз, подбирая дорогой то легкое перышко, то пустую яичную скорлупку. С не меньшим удовольствием гуляла Полетт по лесу, быстро отыскав и памятный малинник с мелкими, но сладкими ягодами, и извилистый ручеек с темной водой, берущей начало из торфяных болот.

Вспомнилась ей и тропинка к заброшенной сторожке, за время отсутствия Полетт обветшавшей пуще прежнего. На крыше сторожки нашла себе приют пара черных воронов, в рассохшихся замшелых досках образовались огромные щели, сквозь которые в погожие деньки пробивались солнечные лучи, а в ненастье хлестали струи дождя. Присев на порог сторожки, графиня любила слушать, как шепчет ветер в кронах деревьев, как изредка с сухим треском отламывается ветка, как звенят голосистые птахи, шуршит сныть-трава да жужжат дикие пчелы. И такой покой наполнял ее в эти минуты, что она будто растворялась в окружающем мире, сама становясь и птицей, и травой, и сухой падающей веткой и веткой живой, полной влаги и солнечного света. Все треволнения отдалялись, заботы делались пустыми, а истинным был только замерший миг полнейшей безмятежности.

Раз, пробравшись заветной тропой, Полетт поняла, что ее любимое место занято. Привлеченная громким смехом и голосами, она решилась взглянуть, кто посмел посягнуть на ее тайну. Легкими шагами подошла к слабо притворенной двери и заглянула внутрь. В ажурной тени, образованной сочившимися из щелей лучами, она застигла поглощенную друг дружкой парочку. Мужчина стоял спиной ко входу, и Полетт трудно было его узнать. Угадывался лишь высокий рост, темная масть да саженные плечи, однако, судя по этим признакам, незваным гостем мог оказаться кто угодно, начиная от лесника Петра и заканчивая самим Николаем Артамоновичем. Лицо женщины было обращено к свету. То была простая крестьянка из крепостных, не молодая и не старая, явно не впервые познавшая мужскую страсть. Из-под ее расстегнутой блузы виднелось округлое плечо и одна полная сочная грудь, яркая юбка задалась до талии, открывая крепкие белые бедра и налитые ягодицы, которые ласкала ладонь мужчины. Ласка была ей приятна — лицо крестьянки выдавало охвативший ее экстаз, она низко гортанно смеялась. Все это Полетт успела ухватить единым мигом прежде, чем мужчина обернулся, и графиня признала в нем своего отца.

Николай Артамонович убрал ладонь с пышного зада крестьянки, подтолкнул ее к выходу:

— Иди-ка домой, ладушка.

Полетт посторонилась, давая дорогу. Крестьянка, бросив испуганный взгляд на хозяйскую дочь, быстро выбежала в распахнутую дверь, даже не приведя в порядок одежду.

— Ты только маме не говори, — пробасил отец. — Ее это очень опечалит.

Графиня молчала, пораженная увиденным. Она никогда не задумывалась об этой стороне жизни родителей — до замужества она была юна и наивна, а после ей вовсе незачем было об этом думать. Мать всегда отзывалась об отце с уважением, называла его на «вы» и по имени-отчеству, безропотно принимала его решения. Отец обращался к матери с грубоватой ласковостью и как мог берег от жизненных невзгод.