Особый слуга (СИ)

Графиня была хороша. Она походила и не походила на девушку, изображенную на портрете: та была мечтой, видением, грезой, ее хотелось оберегать, укрыв от посторонних глаз; эта была живой, явленной, плотской, ею хотелось обладать, укрыв от посторонних глаз. Живя под южным солнцем, Полетт удалось сохранить аристократическую бледность кожи. Рот ее был невелик, зато красивой формы и ярок. Зная это, графиня часто улыбалась, тогда уголки ее губ делались остры, как стрелы Амура. У нее был плавный овал лица, живые золотисто-карие глаза под высокими дугами бровей и мягкие темные кудри. Рост позволял ей выделяться среди женщин, но не ставил вровень с мужчинами. Полетт была гибка станом, с тонкой талией и пышными бедрами дважды матери, с грудью высокой и полной, в которой матроны непременно усматривали вызов общественной морали, а мужчины — воплощение всех земных радостей.

Затянутой в кружево рукой графиня протянула офицеру подорожную. На тонком запястье взблеснул ажурный золотой браслет с рубиновыми подвесками. Полетт глубоко вздохнула, отчего накидка на миг распахнулась, открывая ложбинку между двух пышных алебастрово-белых полушарий. Затем графиня запрокинула к небу лицо, и глядя на яркое солнце широко распахнутыми очами, воскликнула с восторгом:

— Я возвращаюсь домой!

В уголках ее глаз блеснули слезы — не то от солнца, не то от чистейшей незамутненной радости. Голос графини был низким, грудным, с чарующей хрипотцой. Произнесенный этим голосом слова, даже такие скучные, как «контрибуция» или «либерализм», звучали воплощением соблазна. А уж когда Полетт обращалась к собеседнику напрямую, участливо глядя на него, улыбаясь по-кошачьи, вздыхая глубоко, точно от волнения, на нее хотелось смотреть и смотреть, не вдумываясь в смысл сказанного. Так случилось и на сей раз. Офицер завороженно следил, как острые уголки губ графини изгибаются в такт произнесенным словам, как взымается под накидкой пышная грудь, как блестят от волнения глаза цвета отличного шотландского виски. От такого зрелища даже головная боль отступила. Когда же Полетт пожелала узнать, может ли она продолжить путь, офицер вернул ей подорожную и пожелал счастливо прибыть к месту назначения, не желая признаваться, что не слышал ни единого произнесенного ею слова, потому что вместо этого гадал, как выглядит она под своими одеждами.

После этой встречи офицер долго видел Полетт во снах, обнаженную, как ему и мечталось, но проснувшись, забывал увиденное, помня только, что ночью побывал в раю, и будучи изгнанным оттуда, ходил смурной, мучаясь беспричинным томлением.

Менжимские воды

Благодаря газетам, все светское общество съехалось на Менжимские воды. Некогда модный, а в последние годы подзабытый курорт давно не знал такого наплыва. Со своею холостяцкою шайкой прибыл холеный неандерталец Верхоглядов. Остроумов написал родителями об одолевавшей его болезни, исцелить каковую могут лишь горный климат и минеральные ванны, если только батюшка и матушка согласятся оплатить лечение их бедного сына. Алексис Ковалевский спешно сошелся со старой девой Аделаидой Тумановой, согласившейся дать ему денег на дорогу и гостиницу. Всем своим большим семейством приехали Алмазовы, за ними следом примчался друг детства баронессы Пьеро Поцелуев. В погоне за пищей для пересудов пожаловали князь и княгиня Волковы, оба завзятые сплетники, в сопровождении личного доктора приехал старый ловелас граф Медоедов, явился отставной полковник Нежин с супругой и дочерью и многие, многие другие.

В результате, когда Полетт, наконец, достигла Менжимска, вместо того, чтобы влиться в светское общество исподволь, она очутилась в самом его средоточии. Дети с гувернерами последовали дальше, на время освободив Полетт от обязанностей матери, а от опостылевших ей обязанностей жены она освободилась уже давно. Графиня была молода, богата, хороша собой и намеревалась наслаждаться каждым прожитым днем. Ее платья несли отпечаток заграничного шика. Ее горничная Аннета умела причесывать волосы сотней разных способов, знала толк в пудре и ароматах. Ее рысаки, приобретенные покойным графом Кристобалем, ценившим лошадей много выше жены, шутя могли выиграть любой забег.

Ни в чем не нуждаясь, ни о чем не сожалея, Полетт была мила и приветлива. Благодаря Женечке Алмазовой прошел слух, будто графиня ищет мужа. Было ли это правдой или нет, но сплетня исправно подогревала всеобщий интерес к Полетт: с нею хотели дружить, ее бальная карточка всегда бывала заполнена, ее звали на обеды и soiree[1], добивались обещания участвовать в домашних постановках и музыкальных вечерах, ни одно мероприятие, будь то открытие школы для сирот или праздничный фейерверк не обходилось без участия несравненной графини Кристобаль.