Особый слуга (СИ)

И решительно оторвал от себя ее руки. Она стояла покорная. Она бы согласилась на что угодно, только бы он не останавливался, лишь бы дал ей то, к чему она стремилась так долго. Платье упало к ее ногам. Она не выдержала и потерлась о Северина грудью, чувствуя, как ткань сорочки скребет возбужденные соски. Управляющий вздрогнул.

— Смотрите на меня! — попросила его Полетт. — Я хочу, чтобы вы меня видели.

В его глазах, ласкающих ее тело, плескалась безбрежная, всепоглощающая нежность. Северин опустился перед ней на колени и принялся стаскивать чулки с ее ослабевших ног. Удерживать при себе руки стало невозможно, и она опустила их ему на плечи, принялась гладить, наслаждаясь ощущением крепости его мышц.

Северин вдруг обнял Полетт за талию, прижался губами и всем лицом к ее животу, а затем негромко произнес, пряча глаза и точно стыдясь собственного признания:

— Не думал, что скажу это кому-нибудь, но если бы вы приказали, я с радостью стал бы вашим особым слугой.

И тут Полетт не выдержала. Разомкнула его объятия, сама опустилась на колени с ним рядом и также тихо ответила:

— Вы всегда были для меня особенным. И никогда я не видела в вас слуги.

Поскольку он не противился, она наконец дала волю рукам, живущим собственной жизнью, в которой единственным занятием было обнимать, и гладить, и исследовать его тело. Он вновь попытался удержать ее, но она виновато сказала:

— Я не могу не торопиться. Правда не могу. Вы знаете меня, а я вас — нет. Разве вы не находите, что это несправедливо?

Уступая ее нетерпению, Северин снял через голову сорочку. Полетт не то расстегнула, не то стянула с него штаны, высвобождая ягодицы, и бедра, и мужское естество и откровенно любуясь им. Графине казалось, что в мире нет ничего более совершенного, чем восставший ей навстречу орган с рельефной головкой, увитый кровеносными сосудами, по которым струится сама жизнь.

— Вы так и не… Мы не…

Наконец Полетт вспомнила про смущение и отвела было взгляд, но затем, не удержавшись, вернула его обратно и потянулась к мужскому естеству ладонью. Каким он был нежным! Каким бархатистым! Как чутко подрагивал в ответ на ее ласки! На его конце выступила млечно-опаловая жидкость. Наклонившись, Полетт сняла ее губами, ощущая солоноватую прозрачность.

— Хотите быть сверху? — хрипло спросил Северин.

— Хочу быть везде, — отвечала Полетт, мало вдумываясь в смысл собственного признания. Суть оно отражало верно.

Северин подхватил ее на руки и поднялся с колен, одновременно отрывая ее от земли.

— Я могу идти сама, — неуверенно сказала графиня и наперекор сказанному обхватила его за шею, прижимаясь сильнее.

Кажется, это уже с ними было, но на сей раз история имела совсем другую развязку.

— Вы так долго были моей мечтой, что я поверил в вашу нереальность. Мне кажется, если я отпущу вас хоть на миг, вы тотчас исчезнете.

Его кровать была узкой для двоих, но они все же умостились: Северин на спине, а графиня на нем, обхватив его бедра своими и упираясь лобком в его член.

— А вы говорили, будто не любите лошадей, — не удержался от шутки управляющий.

— Я говорила еще, что охотно скачу верхом, — подыграла ему Полетт.

— Ну так скачите, графиня.

Следя за выражением его лица, она приподнялась и передвинулась вперед, принимая в себе его гладкое и такое совершенное естество. Она хотела сделать это медленно и изящно, читая эмоции на его лице, но едва он заполнил ее плоть, как Полетт позабыла и об изяществе, и обо всем другом. Значение имел только Северин, запах его кожи, его часть внутри нее, его ладони на ее грудях, его бедра между ее бедер, его вздохи в унисон с ее стонами. Упершись руками ему в ребра, она принялась двигаться, скользя верх и вниз по его естеству. Ее тяжелые груди раскачивались в такт движению. Она ощущала, как трется промежность о низ его живота, когда она принимала его глубоко, и как там, внутри, его член упирается в некую преграду и отодвигает ее все дальше и дальше, и вот между ними уже нет преград, и она есть продолжение его. В месте самого глубинного соприкосновения, в финальной точке сопряжения их тел, рождалось доселе неизвестное ей шестое чувство. Верно, она кричала. «Тише, графиня, тише!». Верно, царапала его плечи, заставляя, умоляя, обожествляя это тело, способное возвести ее к пределам небытия. Верно, искала губами его губы, ослепленная невыразимым, немыслимым восторгом.

Обессилев, она упала ему на грудь, даже теперь не желая выпускать его из плена своих чресел. Сквозь дымку покоя Полетт чувствовала, как под щекой часто колотится его сердце. Чувствовала жесткие волоски, что щекотали ей губы, чувствовала ласковое солнечное тепло. Разморенная, блаженная, она внимала стуку его сердца и улыбалась неведомо чему.

— Вы точно кошка, графиня.

— Что? — не поняла Полетт.

— Ваша улыбка. Она совсем кошачья.

Он тоже улыбнулся. Лицо его было расслаблено, взор спокоен.