Осознание

Неожиданно, мягкий, приглушенный свет в зале разгорелся. Входная дверь с тихим шелестом открылась. Я успел лишь поднять голову и проморгаться, когда меня скрутила адская боль, идущая от шеи и распространяющаяся по всему телу. Так похожая на электрический разряд. Знаете… попробуйте не двигаться, когда вам щекотно или ползет муха. Вы ощутите невыносимое желание пошевелиться. А что если этих мух сотни? А что, если это не мухи, а боль, заставляющая ваши мышцы сокращаться. Заставляющая вас двигаться без вашей воли? Теперь вы знаете, каково попасть под шокер. Конвульсивно подергавшись на полу, я замер в неудобной позе — тело было парализовано. Какой-то нейротоксин? Или мышцы спазмировало от разрядов?

— Здравствуй, Трим Ксат! Вот мы и свиделись… — с воркованием произнес голос, который я мечтал бы слышать в данной ситуации меньше всего на свете. Голос Вариссы, в котором почти тут же стал слышен с трудом сдерживаемый гнев:

— Ублюдок! Ну, ничего… теперь ты в моих лапках, — женщина почти шипела, и разве что слюной не брызгала… и то не уверен — на полу лежал ведь парализованный.

Следующий час она описывала, что со мной будет, периодически стегая болью от ошейника. Не побрезговала даже попинать моё тело, а также — перевернув на спину — набить морду, пользуясь безнаказанностью. Ну, с-сука! Доберусь я до тебя! Ох, доберусь! Слезами кровавыми умоешься! Правда, по её словам, выходило, что меня хотят продать на Гурии — знакомое название… — на местные плантации, но я всё равно доберусь. Обязательно.

Наконец мои мучения закончились. Она ушла, а я, — пролежав ещё полчаса для восстановления частичного контроля над телом, — лег поудобнее и заснул. Избитому телу нужен был отдых.

Глава двенадцатая

Так началось моё рабство. Изо дня в день в мою «каморку» заходила Варисса и издевалась надо мной, ну а мне оставалось лишь делать вид, что я равнодушен к пыткам, что было непросто. Нет, конечно, меня стегала боль и нередко я даже переходил на крик, но… в общем и целом я старался просто молчать и не отвечать на подначки Вариссы, вызывая у нее ещё большую ярость. Мозг лихорадочно искал способы выхода из этой ситуации день за днем, час за часом… Но… не находил. Будь я обычным человеком с Земли — я бы сломался. Но… здесь безумие не приходило.

Прошло, наверное, дней одиннадцать. Не знаю. Судил о часах я по времени сна и пробуждения, а также приходам Вариссы — нейросеть была заблокирована ошейником, и проверить по ней я не мог никак. Меня вновь парализовало, кажется, уже привычной болью и в комнату вошли на этот раз двое — прогресс, однако! Судя по голосам — молодая девушка и Варисса. Меня — парализованного — подняли на ноги и заставили смотреть на них. Видимо, Варисса хотела представить меня спутнице. Девушка оказалась блондинкой, в отличие от брюнетки-Вариссы, и была чертовски похожа на саму Вариссу. Не челюстью и «прямым» лицом, а скорее глазами и какими-то неуловимыми чертами. Внешне она была очень даже красивой — высокая грудь, миловидное личико с аккуратным носиком и красивые блондинистые волосы, закрепленные заколкой.

«Дочь!» — понял я. Мозг прожгло идеей и сделал то единственное, что придумал, зацепившись взглядом за заколку на голове дочурки этой стервы. Я вложил все силы в одно движение, и моя левая рука вырвалась вперед, — никто этого не ожидал — после чего схватила девушку за волосы. Кулак сжался. В следующее мгновение меня скрутило адской болью, которую Варисса ни разу не использовала в своих издевательствах надо мной. Я, вместе с девушкой, рухнул на пол и забился в конвульсиях. Меня не слушалось не то что тело, но даже глаза! Всё место заняла боль и само дергающееся самостоятельно тело, вызывающее новые пароксизмы боли. Девушке, чьи волосы я зажал в кулаке, явно было ОЧЕНЬ неприятно — ведь я дергался в конвульсиях, а её волосы были в моём кулаке! Кричал я и кричала девушка. Резонировало само пространство, а на периферии зрения теплилось спасительное безумие, что скоро захватит меня, и я перестану чувствовать эту Боль — с большой буквы.

Неожиданно боль прекратилась. Девушка наконец смогла выдернуть волосы из моей, все ещё сведенной судорогой, кисти. Заколка осталась не замечена из-за гнева обеих фурий — они даже не вспомнили о ней, когда вновь и вновь заставляли ошейник изрыгать волны боли. Единственная мысль в моей голове была об этой заколке. Заколке, ставшей соломинкой в океане боли, что спасла утопающего. Наверное, это продолжалось вечность. Я думал, что сойду с ума. Что вот-вот накатит спасительное небытие, но… Но оно не приходило. И к этому невозможно было привыкнуть — так это было больно. Те, кто испытывал продолжающуюся некоторое время сильную боль понимает, что это такое — ты никак не можешь прервать это, мозг лихорадочно ищет выход и… не находит.