Осознание времени. Прошлое и будущее Земли глазами геолога

Моя статья была посвящена необычным метаморфическим породам в норвежских каледонидах, наличие высокоплотностных минералов в которых свидетельствует о том, что на момент формирования этого горного пояса они находились в земной коре на глубине не менее 50 км. Странность состоит в том, что эти породы встречаются в виде линзообразных обособлений, тонко переслаивающихся с горными массами, не претерпевшими аналогичного преобразования в более компактные минеральные формы. Мы с моей исследовательской группой показали, что подобный неоднородный метаморфизм мог быть вызван чрезвычайно сухим состоянием исходных пород, что препятствовало процессу перекристаллизации. Мы утверждали, что породы, сложенные минералами низкой плотности, могли в этих условиях некоторое время находиться в нестабильном состоянии на глубоких горизонтах коры, пока одно или несколько сильных землетрясений не привели к их растрескиванию и проникновению в них флюидов, что вызвало локальное проявление долго сдерживаемых метаморфических реакций. Опираясь на определенные теоретические ограничения, мы предположили, что в данном случае такой неоднородный локальный метаморфизм мог занять всего тысячи или десятки тысяч лет, а не сотни тысяч или миллионы лет, как в более типичных тектонических обстановках. Какой-то смекалистый «исследователь» из Института креационных исследований ухватился за это «доказательство быстрого метаморфизма» и интерпретировал его на свой лад, полностью проигнорировав тот факт, что возраст этих пород оценивается примерно в миллиард лет, а скандинавские каледониды были сформированы около 400 млн лет назад. Я была ошеломлена тем, что, оказывается, есть люди, у которых достаточно времени, образования и мотивации, чтобы перерывать груды научной литературы в поисках подобных открытий, и что кто-то, вероятно, неплохо платит им за эту работу. Судя по всему, в этой игре очень высокие ставки.

С моей стороны нет никакого прощения тем, кто сознательно вводит широкую общественность в заблуждение фальсификацией естественнонаучных знаний в сговоре с влиятельными религиозными синдикатами ради продвижения «учения», которое служит их корыстным финансовым или политическим интересам. Я бы хотела сказать этим людям в лицо: «Никакого вам ископаемого топлива, да и пластика тоже! Вся эта нефть была найдена благодаря строгим научным знаниям об образовании осадочных пород и геохронологии этих процессов. И никакой вам современной медицины, потому что подавляющее большинство фармацевтических, терапевтических и хирургических методов лечения были разработаны посредством тестирования на мышах, которых вы отказываетесь признавать нашими эволюционными родственниками! Вы вольны верить в любые мифы об истории нашей планеты, которые вам нравятся, но тогда уж извольте довольствоваться только теми технологиями, которые проистекают из вашего мировоззрения! И прекратите отуплять умы молодого поколения своим ретроградством!» (Уф, мне стало чуточку легче.)

Некоторые религиозные секты проповедуют симметричную форму отрицания времени, навязывая своим последователям веру не только в урезанное геологическое прошлое, но и в короткое будущее с неизбежно грядущим Апокалипсисом. Такая одержимость концом света может показаться безобидным заблуждением: одинокий человек с предостерегающим плакатом в руках давно стал расхожим карикатурным персонажем, а мы на своем веку спокойно пережили уже несколько таких дат. Но распространение апокалиптического мышления среди достаточно большого количества людей повлечет за собой серьезные последствия. Тем, кто верит в скорый конец света, нет смысла беспокоиться о таких проблемах, как изменение климата, истощение подземных вод или потеря биоразнообразия[3]. Зачем сохранять планету, если у нее и у нас нет будущего?

При всем моем негодовании по отношению к младоземельцам, староземельцам и адептам апокалипсиса всех мастей следует отдать им должное хотя бы в том, что они, по крайней мере, открыто признают свою хронофобию. Куда более распространены и разрушительны скрытые формы отрицания времени, встроенные в саму инфраструктуру нашего общества. Наша экономическая система ориентирована на постоянное увеличение производительности труда, в результате чего те области, где профессиональная деятельность просто требует времени — образование, уход за больными, культура и искусство, представляют собой проблему, поскольку в них невозможно добиться значительного повышения эффективности. В XXI в. исполнение струнного квартета Гайдна занимает столько же времени, сколько и в XVIII в., — никакого прогресса! Иногда это называют «болезнью Баумоля» по имени одного из экономистов, впервые описавшего эту дилемму[4]. То, что это считается «патологией», многое говорит о нашем отношении ко времени и об удручающе малой ценности, которую мы на Западе придаем самому процессу, развитию и совершенствованию.