Осознанные сновидения

Оливеру Фоксу почти всегда удавалось вспоминать свои намерения относительно экспериментов, которые он хотел провести, и мест, которые он хотел посетить. Несмотря на то, что Фокс вспоминает из своей бодрствующей жизни больше деталей, чем любой другой испытуемый, эти детали носят достаточно общий характер, то есть, остаются неизменными на протяжении довольно продолжительного времени. Он никогда не упоминает о каких-то особых событиях, имевших место накануне или должных случиться на следующий день (его сон с конспектом является исключением, хотя возможно, мысль об экзамене доминировала в его уме какое-то время, после чего он предпринял волевое усилие, чтобы увидеть во сне конспекты).

Доктор Уайтмен очень подробно вспоминал свои психологические принципы и методы, но по характеру его сновидений невозможно сказать, был ли он способен так же детально вспоминать обстоятельства своей жизни. Однажды во сне он увидел женщину, которую принял за свою мать, не осознавая того, что физически она не была достаточно похожа, чтобы сделать такой вывод.

Доктор ван Эйден описывает свою память о дневной жизни в сновидениях как «почти полную». Следующие примеры показывают, насколько хорошо он запоминал общие характеристики физической реальности и мог сравнивать свои впечатления во сне с воспоминаниями об общих свойствах бодрствующей жизни (Этот момент также присущ рассказам других наблюдателей, особенно испытуемого В):

Мне снилось, что я плыву над ландшафтом с голыми деревьями, понимая, что стоит апрель, и я отметил, что ветви деревьев выглядели очень естественно. Затем, все еще находясь во сне, я сделал вывод, что моя фантазия ни за что не смогла бы создать такое сложное изображение, как движение тонких веточек, мимо которых я проплывал.[85]

Тогда я взял со стола красный фужер и стукнул по нему изо всей силы кулаком, одновременно осознавая, насколько опасным это было бы в бодрствующей жизни… Я взял разбитый фужер и выбросил его в окно, чтобы выяснить, услышу ли я звон. Я ясно услышал шум…[86]

Следующие примеры из ван Эйдена показывают, что он не всегда точно вспоминает реальные события:

Я увидел, что мой брат сидит — он выглядел так же, как перед смертью в 1906-м году — и подошел к нему со словами: «Сейчас мы оба спим, ты и я». Он ответил: «Нет, я не сплю!» — и тогда я вспомнил, что он умер.[87]

Затем последовал второй период осознанности, в котором я увидел профессора ван Хоффа, известного голландского химика, которого я знал, будучи студентом. Он стоял в некоей аудитории, окруженный толпой студентов. Я подошел к нему, понимая очень хорошо, что он уже умер… но я сам казался себе моложе, чем был на самом деле.[88]

Успенский, основываясь на собственной теории сновидений, решил исследовать ассоциативные связи, приводящие к определенному сновидению. Такие ассоциации доступны для памяти так же, как в обычной жизни, а может быть, даже больше:

В «состоянии полусна» последовательность ассоциаций моего сна была вполне понятной: сначала ощущение стесненных ног, затем сигналы «болото», «трясина», «окошко», «особая мягкая грязь». Наконец страх, желание выбраться…[89]

Как я понял в «состоянии полусна», эти сны представляют собой сочетание двух мотивов, или воспоминаний. Первый мотив порожден моторной памятью, памятью направления. Сны о лестницах ничуть не отличаются от снов о длинных коридорах, о бесконечных дворах, по которым вы проходите, об улицах, аллеях, садах, парках, полях, лесах; одним словом, все это сны о дорогах, о путях.[90]

… И сейчас же черный котенок превращается в большую белую собаку. Одновременно исчезает стена напротив и открывается горный ландшафт с рекой, которая течет в отдалении, извиваясь, словно лента. «Любопытно, — говорю я себе. — Ведь ни о каком ландшафте речи не было; откуда же он взялся?» И вот во мне начинает шевелиться какое-то слабое воспоминание: где-то я видел этот ландшафт, и он каким-то образом связан с белой собакой. Но тут я чувствую, что если позволю себе углубиться в этот вопрос, то забуду самое важное, а именно: то, что я сплю и осознаю себя, т. е. нахожусь в таком состоянии, которого давно хотел достичь. Я делаю усилие, чтобы не думать о ландшафте…[91]

Припоминаю один сон, в котором по какой-то причине важную роль играла стая гусей. Кто-то спрашивает меня: «Хочешь увидеть гусенка! Ты ведь никогда не видел гусенка». Я немедленно соглашаюсь с тем, что никогда не видел гусят. В следующее мгновение мне подносят на оранжевой шелковой подушке спящего серого котенка, но очень необычного вида: в два раза длиннее и в два раза тоньше, чем обыкновенные котята. Я рассматриваю этого гусенка с большим интересом и говорю, что никогда не думал, что гусята такие необычные.[92]