Остаюсь с тобой

В тот же день с поезда на перрон Минского вокзала сошел худощавый человек в сером костюме в черную крапинку, в белой рубашке. Он нес черный с алюминиевым ободком "дипломат". Если бы не до черноты загорелое лицо, каким оно бывает лишь у людей, которые круглый год, летом и зимой, работают под открытым небом, его можно было бы принять за столичного лектора или молодого ученого. Это был он, Алесич. Перепрыгивая через две ступеньки, он спустился в подземный переход и бегом, едва сторонясь встречных, выскочил на привокзальную площадь, бросился к стоянке такси, где еще не успела собраться очередь. Открыв дверцу, назвал адрес. Водитель понял, что человек спешит, и газанул с места, как говорится, на всю катушку. У гастронома Алесич попросил остановиться. Воротился с серой коробкой, перевязанной шпагатом, проворчал:

- Хорошего торта не купишь, разучились делать, вот работнички!

- Вкусы у людей растут быстрей, чем возможности их удовлетворить, будто цитату прочитал водитель, не глядя на пассажира.

Алесич не отозвался, напряженно следил за дорогой. И как только машина остановилась у знакомого подъезда, бросил водителю скомканную трешницу, выскочил из машины. Без передышки взлетел на четвертый этаж, остановился перед дверьми, прислушался. Было тихо, только где-то выше бумкало пианино. С силой - чуть не расплющив - ткнул пальцем в черную кнопку. Тихо, мелодично блямкнуло. Значит, поменяли звонок. Раньше он верещал на весь подъезд.

Чуть слышно щелкнул замок.

- Это я! - с радостным волнением сказал Алесич, переступая через порог.

Вера, заметно помолодевшая, чем-то уже незнакомая, с бесцветными кудерьками на голове - раньше волосы у нее, кажется, были русые, - стояла в передней, скрестив руки на груди, точно хотела закрыть ими броский вырез в розовом платье, и растерянно смотрела на мужа. А он, растерянный не меньше, чем она, как-то беспомощно искал глазами, куда бы поставить "дипломат" и торт, чтобы освободить руки и обнять жену.

Наконец он поставил "дипломат" на пол, а торт занес на кухню, заметив там новые стол и табуретки, каких раньше у них не было, вернулся, взял Веру за плечи, хотел порывисто прижать ее к себе, но та уперлась руками ему в грудь.

- Не узнаешь или что? Это же я... Да ты что? Или, может, примака привела? - И бросил взгляд на вешалку у порога: нет ли там и правда мужской одежды?..

- Поищи, может, кого и найдешь, - уловила его взгляд Вера.

- Поищу, - вздохнул Алесич и, отпустив Веру, прошел в зал. Не для того, чтобы там искать кого-то, а чтобы собраться с мыслями, решить, что делать.

Все так же беспомощно и растерянно оглянулся. На столе в стеклянной вазочке стояли красные тюльпаны с поникшими головками. В углу - письменный столик и небольшая книжная полка над ним. На полке - книги. В старом, обшарпанном буфете, который они купили сразу после того, как поженились, и который всегда стоял пустой, теперь горделиво возвышался хрустальный графинчик, и вокруг него выстроились точно в хороводе такие же хрустальные рюмочки. В открытую дверь в спальню виднелась кровать, застланная желтым в красных цветках покрывалом. Стены розовели новыми обоями, пол тоже сверкал новой краской.

- Та-а-ак, выходит, не ждала? - Алесич подумал, жена такая сдержанная оттого, что он явился, как тот снег на голову, без предупреждения, и удивленно добавил: - Я же писал!

- И я писала.

- Давно же... Я, признаться, и забыл...

- Мог бы и запомнить. Писала, чтобы не приезжал. - Она стояла в дверях и как-то очень уж настороженно следила за каждым его движением. Уж не боится ли его, мужа?

- Правильно, - засмеялся Алесич, найдя вдруг зацепку для разговора. - Я понял тебя так, чтобы я не приезжал таким, каким был. Я и приехал другим. Того, что было, больше не будет. Прошлое там, за зеленой оградой. Навсегда. Кстати, спасибо, что законопатила меня туда. Правильно сделала. Пропал бы. А так...

- Думаешь, костюмчик надел, так и переменился сам? - с прежней издевкой сказала Вера. - Отнесешь в пивной бар и повесишь на гвоздик...

- Я много думал, Вера, - с обидой в голосе заговорил Алесич. - Очень много. И многое понял. Теперь все будет как надо. Вот увидишь.

- Хватит этих сказок. Не раз зарекался. Как проспишься, так и начинаешь... Не верю я тебе больше. - И, чтобы не оставить никакой надежды, добавила: - И никогда не поверю. Никогда! Слышишь?

Помолчали с минуту.

- Где сын? - проглотив вязкий комок, уныло спросил Алесич.

- В школе, где ему еще быть? С ним тебе не надо встречаться. Хлопчик отвык, и нечего ему лишний раз напоминать о себе.

- Может, хватит... шутить, Вера? - Он смотрел на нее, на ее ноги в домашних тапочках, но смотрел как сквозь туман. Все расплывалось перед глазами.