Рабочий день продолжился в привычном ритме, пройдя процедуру необходимых правок и перестановок. Кто-нибудь за обедом или в перерывах нет-нет, да и высказывался относительно наших недавних разногласий с Лайзой — этого невозможно было избежать, ведь многие стали их свидетелями. Я в этих разговорах не участвовал и никак не комментировал положение дел, которое в конечном счёте сложилось. С меня хватило того, как по вечерам выходных Андрюха делал мне бесконечные внушения на тему общения с руководством, а потом и вовсе переходил на откровенные высмеивания. Толян и Ден нравоучениями не грузили, но ненавязчиво заметили, что хоть катастрофы не произошло, но не стоило так упорствовать в разговоре с людьми, которые обеспечивают тебя работой, и посоветовали впредь быть осмотрительнее. По словам ребят, работавших в субботу и воскресенье, оживлённые обсуждения нашего с архитектором инцидента велись именно в эти дни, а поскольку мне выпали «стандартные» выходные, то я не был в курсе их дословного содержания, чему несказанно радовался.
И всё же оставшиеся часы рабочей смены я не мог не размышлять о том, как быстро разрешились все сомнения относительно использования той плитки, против которой я высказался, и о том, что за этим последовало. Всё чаще я вспоминал Лайзу, когда она появилась сегодня на объекте: буквально влетела, напряжённо стала искать и разглядывать то, о чём докладывали прорабы и отделочники, пыталась скрыть ото всех внутреннюю борьбу. Признаться, в эти моменты, особенно когда уже, по всему, осознала, что замены позиции не миновать, она выглядела так, как, мне кажется, выглядит художник перед холстом, когда нанёс широкий штрих не того цвета, или музыкант, у которого во время ответственного выступления расстроился инструмент. Приводя рабочее место в порядок перед уходом, я складывал инструмент и посмотрел туда, где ещё лежала плитка (с обеда её заметно убавилось). Я подумал, что мне Лайзу даже… нет, не жалко, но стоило признать за ней право быть… неправой. Кто из нас в жизни не совершал ошибок, а потом… Много ли найдётся тех, кто с лёгкостью принимал их последствия? И так же форсированно, как она, искал способы всё устранить, отказавшись от первоначальных намерений?
Стоило ли мне зацикливаться на этом? Положение разрешилось, и мы могли дальше выполнять свою работу. С лёгкими мыслями, в предвкушении быстрого ужина и штудирования альбома по краеведению, приобретённого мной в одном из книжных магазинов, на который набрёл в ходе «загула» по старейшим улочкам города, я направился в подсобку. С учётом того, что я, как уже случалось неоднократно, слишком скрупулёзно подошёл к исполнению своих обязанностей, и остался на площадке одним из последних, возросла моя надежда на то, что душевая кабинка уже освободилась. У двери меня встретил Андрюха с рюкзаком за плечами и, сообщив, что не станет меня ждать не из вредности, а по причине важных дел (кажется, они у него не заканчивались), скрылся. Из душевой только что вышел мой «двойник» — один из таких же «расторопных», так что я скинул рабочую одежду и спокойно предался освежающим струям воды.
Ещё находясь в душе, по хлопкам входной двери, доносившимся до меня, я определил, что остался один. Не страшно: я хорошо знал дорогу до дома, где снимали квартиру, а боязнь одиночества и уличных хулиганов не преследовала меня и в детстве. За окном по-прежнему ярко светило солнце и я, стоя в одних джинсах, засмотрелся на небо, видневшееся в окне. До меня дошло, что за всё время моего пребывания на другом континенте я ни разу не видел туч, хмурой погоды здесь как будто не бывало. Я наклонился, чтобы взять свою футболку, разложенную на низкой кровати, стоявшей под окном вплотную к стене, но звук открывающейся двери заставил меня обернуться.
Что это? Не мираж ли? Или я уже добрался до квартиры и провалился в сон? На пороге стояла Лайза, только эффекта дежавю не получилось: на ней было не чёрное платье, а белая рубашка и узкая чёрная юбка чуть выше колен, что и утром; не заметил я только жилетки из того же материала, из которого была сшита юбка. Волосы затянуты на затылке в тугой узел, из которого вдоль спины свешивались завитые пряди (это я рассмотрел ещё когда Лайза беспощадно «казнила» себя за собственную неосмотрительность). В её руке появилась объёмная замшевая сумка, цветом похожая на баклажан — мой любимый, если вам интересно, овощ.
Я продолжал смотреть на девушку, не понимая, что снова привело её сюда. Не припоминал, чтобы сегодня повторно спровоцировал её чем-нибудь.
— По условиям спора ты сам должен меня поцеловать, а не я тебя.
Снова слышу про этот спор? От неё? Похоже, он всё ещё её беспокоит, и я не смогу просто отмахнуться.
— Вы о чём? Я и не думал вовсе. В смысле — требовать от вас чего-то.
Лайза быстрым движением поставила сумку на тумбочку, которая, покосившись на один угол, стояла справа у двери, и скрестила руки на груди, обхватив локти ладонями:
— У меня не так много времени.