Остальное от лукавого

– Родители, говоришь? – директор побагровел от злости. Видно было, что слова Алексея задели его за живое. – Да. Мой отец тоже директором был. И тоже, как и я, самолеты делал. На которых миллионы людей летали. И еще он поверил Горбачеву и перестройке этой. В девяносто первом даже к Белому дому пришел демократию защищать… А через полгода его с работы на пенсию пинком отправили, потому что не давал «Аэробусу» и «Боингу» чертежи из своего КБ вывозить. Потом младший Гайдарушка честные накопления моего отца на старость обнулил, как и у миллионов других, – голос у директора дрожал от злости. – А когда мой отец увидел, как из танков по Белому дому стреляют, снял люстру в комнате, петелечку из  веревки сделал, на табуреточку залез и закончил свои счеты с жизнью… Я тогда в девятом классе учился. Так что он даже не увидел, как я универы заканчивал. Только тогда я твердо понял, что нет никакой Родины и правды никакой особенной нет, а есть я и мои близкие. И ради них я и должен жить. Чтобы жить с чудовищами, надо самому стать чудовищем.

– Как нет Родины? А Россия как же?

– Россия – лишь инструмент. А инструмент конечно надо беречь. Чтобы он по неумелым рукам не ходил. Хватит экспериментов. У всего должен быть хозяин.

– А как же люди? Они же видят несправедливость. Это не спрячешь.

– Почему не спрячешь? Большинство и не хочет знать правду. Для них есть другая, вымышленная реальность. Там, где футболисты и экскортницы за день зарабатывают миллионы. Где громкие воинские победы: прошлые и настоящие. Где в конце концов есть возможность купить в кредит машину, которая им не по карману, и этим изменить свой статус среди таких же  людей, живущих в созданном специально для них мире ложных приоритетов.

– Ну а вы-то сами для чего живете? Ну стали вы хозяином, а дальше‑то что?

– Я же сказал: для близких. У меня жена, двое детей… И еще, – глаза у директора загорелись, – я никому не рассказывал, но… – Роман Иванович опять подошел к бюро и достал оттуда какую‑то фотографию, – влюбился я… –  смущенно произнес он и протянул фотографию Алексею. – Как‑то на  нашей выставке случайно познакомился.

Алексей оцепенел: со снимка на него смотрела его Настя. Эту фотографию он сделал сам, поэтому хорошо помнил этот снимок. Они гуляли по парку. Красно‑оранжевый купол цирка‑шапито с клоунами‑зазывалами и уличными музыкантами у входа создавал ощущение бесконечного праздника. Вокруг было много улыбок и солнца. Настя танцевала и пела, а он шел рядом и чувствовал себя самым счастливым человеком на Земле.

– Мы, русские, если влюбляемся, то до сумасшествия, – продолжил изливать душу директор. – Я когда думаю о ней, руки трясутся, сердце куда‑то выпрыгивает и пот по лбу… Все, как в романах.

– А она? – пытаясь скрыть взволнованность, спросил Леша.

– А что она? Женщины любят успешных. Так мир устроен. На этом вся эволюция основана. А где ей в нашем городе таких найти? Или диванные слюнтяи, или гопники дешевые… Но есть проблема: у меня же семья и это для меня основной приоритет. Так что не знаю, как эту задачу  решить, – Роман Иванович забрал у Алексея фотографию и лицо его опять стало строгим и решительным. – Дети давно уже за границей учатся. А с женой…

В этот момент у него в кармане зазвонил мобильный телефон. Минуту он слушал говорившего не отвечая, потом просто сказал: «Все понял», убрал телефон и повернулся к Алексею.

– Гену, приятеля твоего, нашли дома мертвым. Вроде как вены себе перерезал… – взгляд у директора помрачнел. – Может, не только мне твой блогер материалы послал.

– Как мертвым? Где?

– Дома. В ванной. Так что я бы на твоем месте… ноги в руки и бегом бы отсюда. А иначе ты тоже труп, – он тяжело сел в свое кресло за широким столом и оттуда посмотрел на молодого человека с сочувствием. – Ты даже не представляешь, за какие нитки ты дернул. И все эти нитки привязаны к дряхлым, но очень чувствительным членам больших людей.

– Да куда я уеду? У меня мама здесь, работа… – растерянно  начал  Алексей.

– А у тебя и выбора-то нет, – Роман Иванович вышел из‑за стола и подошел к окну, на стекле которого капли косого дождя оставляли длинные грустные дорожки. – У человека вообще выбора нет. И у страны нет. Все за него уже где-то решено. Выбор – это иллюзия. И попы так говорят, и ученые, – он повернулся к Алексею. – Когда отец повесился, у меня было два пути: или спиться, или стать таким, каким я стал. Но гены, видно, не позволили уйти за гаражи в алкогольную нирвану… Удержали. Так и со страной… Люди, история – это уже не поменяешь. А люди – это те же гены… Что выросло – то выросло. Ты, Алексей, беги… Чем быстрее, тем лучше.

Леша вышел на улицу в таком состоянии, будто его прокрутило в барабане огромной стиральной машины. «Гена, Настя, Жозеф… Куда бежать? На какие деньги? Что сказать маме?..» Мысли кружились в голове, сменяя друг друга. Он машинально посмотрел на часы и вспомнил, что через полчаса ему надо быть в ФСБ.

Глава 9