Остальные здесь просто живут

А потом проводит рукой по ее голове, спине, хвосту. Слышали когда-нибудь, как мурчит пума? Как вертолет. Она садится чуть поодаль на мокрую траву и сидит там, словно статуя, – едва заметный темный силуэт. Я уже знаю по опыту, что она не уйдет, пока мы не уедем: будет стеречь нас и защищать, если придется.

– Вот это я понимаю – безумие, да. – Джаред закрывает дверь.

– Я признался Хенне в любви, – говорю я. – Перед тем как мы сбили оленя.

Он удивленно распахивает глаза.

– Она успела ответить?

Я медленно выдыхаю через нос. И тут сознаю, что нос у меня дышит. Тихонько дотрагиваюсь до него пальцем.

– Ты гений! – говорю.

– Спасибо.

– Она успела сказать, что, по ее мнению, это не так.

– Странный ответ, – задумчиво произносит Джаред.

– Вот-вот.

– Да уж…

– …но я держал ее за руку, пока не подоспели врачи. И перед наркозом она успела произнести мое имя.

Про Нейтана и выпускной я ничего не говорю. Может, Хенна вообще про него забудет после аварии… Нехорошо с моей стороны на это надеяться, да?

– Слушай… – Джаред трет глаза. – Я от этих целительных штук просто никакой. Поеду-ка я спать.

– Ага. Спасибо еще раз.

– Обращайся, друг. – Он делает глубокий вдох и снова открывает дверь. – Пойду сперва благословлю всех желающих.

Сотня кошек и одна пума с восторгом и нетерпением наблюдают, как он выходит из машины и тянет руки им навстречу.

– Ну как?

В гостиной меня поджидает Мэл.

– Кажется, я всем наврал. Перспектива остаться со шрамом во всю щеку мне не улыбается, нет.

– Я догадывалась.

Мы садимся на диван и включаем телик – без звука. На экране стоит полуголая тетка с пистолетами в обеих руках и бодро косит из них каких-то азиатов. Потом даже коротенькие джинсовые шорты начинают ей мешать, она скидывает их и в одних стрингах продолжает палить из пушек по врагам. Этот мир непостижим, честное слово. Мэл вырубает эротический боевик и включает телешоу о собаках.

– С шрамами ведь ничего не поделаешь… – говорит она. – Остается только гордо их носить.

– Сказала девочка с идеальной кожей.

– Сказала девочка, которая без конца вызывала у себя рвоту и из-за этого начисто лишилась зубной эмали. У которой грудь меньше, чем у девятилетнего пацана, потому что из-за голода она пропустила ключевую фазу физического развития. Шрамы бывают разные, брат.

На экране вспыхивают безмолвные и нелепые кадры с разодетыми в костюмы собаками.

– Тебя не волнует, что маму изберут в конгресс?

– А какая разница, волнует или нет? Нашего мнения никто не спрашивал.

– Она думает, что дела у нас идут неплохо.

– В общем, это так. Да ведь?

Я повторяю то, что уже говорил Джареду:

– Выборы еще не скоро, к тому времени мы отсюда слиняем.

Мэл – с ее непрошибаемой уверенностью в себе и одновременно полной неуверенностью (сочетание куда более распространенное, чем вам кажется) – планирует поступать в медицинский, но боится завалить историю. Скорее всего она поступит, и, если итоговые оценки у нее будут такими, как надо (а они будут), она уедет учиться на другое побережье, за тысячи миль от дома.

Наверное, не стоит так говорить про родную сестру, но я уже по ней скучаю, заранее, хотя она и сидит сейчас рядом.

Просыпаюсь в 3:43 утра от того, что на мою кровать садится папа.

Он плачет.

– Прости, что меня не было рядом, – воет он. – Прости!

От него разит перегаром, и он все еще в деловом костюме.

– Ложись спать, пап, – говорю. – Со мной все нормально.

– Нет, не нормально! – стонет он, мотая головой. – Совсем не нормально!

– Ну ладно, не нормально. Но от того, что ты меня разбудил среди ночи, нормальнее не станет.

Он всхлипывает:

– По-хорошему, мне надо покончить с собой. Съехать с моста в реку и не мешать вам жить.

– Машину жалко. Особенно если она дядина.

– Ну, значит, выйду из машины и сброшусь.

– А с какого моста, кстати? В наших краях таких высоких нет. Только ногу сломаешь – и доставишь нам еще больше хлопот, чем теперь.

Он вздыхает:

– Ты прав. Абсолютно прав.

И снова заливается слезами.

– Пап…

– Ты хороший сын, Майки. Самый лучший…

– Ну пап, я серьезно…

Он сползает на пол, все еще рыдая, и через пару минут отрубается.

Я забираю одеяло и ухожу спать на диван.

Глава седьмая

в которой Сатчел и остальные хипстеры проводят душещипательный поминальный обряд по Керуаку, бросая в озеро камни; Сатчел уходит одна в лес, берет в ладонь амулет и вдруг видит самого красивого парня на свете; ее находит Дилан; он хочет поцеловать ее, но, хотя его губы пахнут медом и органическим маслом пачули, Сатчел отталкивает его и рассказывает о том, что сообщил ей амулет; «Бессмертные прибыли», – говорит она.