После той встречи с копами дела пошли совсем отстойно.
Во-первых, нашли трупы еще двух хипстеров. Я не был с ними знаком, только видел их мельком в школе, но все-таки. «Это гораздо хуже, чем когда они мирно и красиво умирают от рака», – сказала Хенна. Я, конечно, с ней согласен.
Копы говорят, один хипстер покончил с собой, а другого сбила машина.
Копы говорят, ага.
Разве у нас есть основания им не верить?
Мы с Хенной рассказали о случившемся Мэл, Джареду и… ладно, так и быть, Нейтану. Родители ничего не знают. А зачем им знать? Мой папа просто по определению ни на что не способен. На этой неделе я его даже не видел; лишь всевозможные улики – храп из-за стенки, грязная одежда в ванной – доказывают, что он где-то дома. Мама включила предвыборный режим (наверное, сейчас не лучшее время сообщать ей о том, что местные полицейские спятили и угрожают ее сыну). Я наврал ей, что сшиб зеркалом почтовый ящик, а она только вздохнула и сунула мне бланки для страховой. Узнай об этом родители Хенны, они сразу запаниковали бы и отослали ее в какой-нибудь монастырь, и даже мистер Шурин непременно бы всполошился.
Так что мы решили молчать, быть по возможности всегда вместе и попытаться дожить до выпускного. Как обычно.
Уцелевшие хипстеры на какое-то время исчезли. Никто не знает, где они были и что видели. Никто не знает, почему в пятницу они вернулись.
Нам они, как водится, ничего не рассказывают, даже если спросить.
– Что они вообще сказали-то? – за обедом интересуется Джаред у моей сестры.
– Что нам этого не понять, – отвечает Мэл, хмурясь так, словно ей предстоит уволить весь мир с любимой работы. – Зато один хипстер показал мне свой стишок. Про то, как все мы одиноки в этом мире. Одиноки они, как же! Такой сплоченной шайки, как у них, я в жизни не видела.
Всем известно, что хипстеры не пользуются Интернетом – вы заметили? Им словно и в голову это не приходит: кажется, на дворе все еще 1985-й и лучше библиотечных каталогов ничего не придумано. В общем, в соцсетях они ничего не обсуждают, их там просто нет. Они как бы намекают, что в их дела лучше не соваться. Может, оно и правильно: исторически сложилось, что вампиры и прочие пожиратели душ не трогают обычных ребят, не хипстеров.
И все-таки… мы с Хенной чуть не разбились из-за оленя. А потом он ожил и выскочил из ее тачки. И нас подстерегли в лесу страшные копы. Знаете, обычно взрослые говорят детям, что новости их не касаются. Вот и тут такая же история. Почему не касаются, кто-нибудь мне объяснит?!
– Ты вообще на себя не похож, – говорит Мэл, разглядывая мои фотки для альбома. – Ни капельки.
Фото в цифровом виде я даже просить не стал – понятно же, что там сплошной мрак. Распечатанные снимки положено вкладывать в письма к родственникам… ну, знаете, когда сообщаешь: «Я окончил школу!» – и зачем-то прокладываешь карточку бесполезной папиросной бумажкой, суешь все это добро в двойной конверт и отправляешь родным в надежде получить от них немножко денег.
– Это твой троюродный брат, – говорит Хенна, разглядывая снимок. Мы с ней заехали к Мэл на работу – проверить, все ли у нее хорошо (хотя сейчас день, даже не смеркается).
– Нет у меня никаких троюродных братьев! Папа был единственным ребенком в семье, а у дяди Рика вообще нет детей.
Хенна удивленно моргает.
– А у меня их штук сорок!
– Прошу прощения…
В аптеку зашел какой-то тощий и ободранный тип.
– Если вы за метадоном, то вам сперва к фармацевту, – отвечает Мэл, продолжая рассматривать снимки.
– А вы разве не фармацевт? – спрашивает тощий.
Мы все оборачиваемся. От такого неожиданного внимания к своей персоне он прячет руки за спину и ретируется за дальний стенд. Черная футболка с изображением какой-то «металлической» группы висит на нем как на вешалке.
– Бедняга, – говорит Мэл. – До меня дошло, на что похоже твое фото! На шарж!
Хенна охает.