Останкино 2067

Снаружи возле «бентли» собирается небольшая толпа. Ободранные дети, посиневшие взрослые, утомленные старухи. Мою спутницу угораздило спуститься в неудачном месте, ближайший монорельс остался далеко позади. А вокруг – частный сектор, построенный из дерева. Этим домам должно быть лет по сто, если не больше, и мимо нас не проехала еще ни одна машина. Изумленные аборигены рассматривают шестиметрового леопарда. Кто-то из них пытается подойти ближе и моментально попадает в ослепительный луч света. Прожектор выдвигается где-то в области багажника, казенный бас предупреждает о последствиях. В свете прожектора я замечаю перекошенный дощатый забор и груды пластиковой тары. Толпа отбегает на безопасное расстояние.

– Я заплатил пять штук, чтобы мне доставили женщину, которую видели возле убитой Милены Харвик!

– Именно этим, блондинчик, я и занимаюсь. Эта рыжая не засветилась ни в одной базе данных. Видать, только что прошла тотальный «мейкап», и вдобавок…

– Что вдобавок? – Я силюсь разглядеть происходящее на экране.

– Эту стерву не берут «Ноги Брайля»! – Коко порхает от одного компьютера к другому.

Она поворачивает скрин, и тут до меня доходит. В руках этой крашеной стервочки совсем не та версия «Ног Брайля», которой меня снабдила госпожа подполковник. Этот компьютер свободно общается с базами милиции. Тощей девицы, болтавшей с Миленой Харвик в день убийства, в базах нет: один за другим вспыхивают отказы региональных Управлений.

– Ты вообще представляешь, котик, что означает, когда человечка нет? Вот он живой, но его нет нигде.

– Представляю. Если бы я работал на прежнем месте, я запросил бы федералов, базу дипкорпуса и МЧС.

– Отличная идея, – смеется Коко и поворачивает ко мне второй скрин.

Поиск уже произведен. Женщина, которую мы едем ловить, не зафиксирована нигде. Она призрак, фантом, привидевшийся моей «стрекозе» в полумраке клуба «Ирис и карамель». Она фантом, записанный чипом Костадиса. Ее нет нигде, кроме…

Кроме клуба «Ирис и карамель».

Любознательные деревенщины подобрались к машине слишком близко. Эти качающиеся существа не слишком похожи на людей. Я различаю кирпичи, ветки и какие-то обломки прямо на разделительной полосе. Там же, в темноте, сидит ребенок, голова его свесилась набок, он копается руками в картонной коробке. Мы с Коко словно наблюдаем океаническое дно из иллюминаторов батискафа. Здесь, в поясе брошенных кварталов, не понимают даже язык денег, только язык оружия.

Клементина как-то за рюмкой призналась мне, что именно в отчетах убойных отделов появился термин – «потерянные деревни». Термин возник, когда правительство признало, что не может поддержать законность и должный набор коммунальных услуг на территориях с «отрицательным демографическим балансом». То есть везде, кроме десятка крупных мегаполисов.

Снова включается прожектор. За мягким светом следует вспышка, такая яркая, что даже за слоем тонировки хочется протереть глаза. Представляю, каково пришлось тем любопытным пацанам на улице. Мальчишки катаются в грязи, закрыв руками лица. Все происходит бесшумно, как и положено на дне океана.

– Ты спрашивал у жены, как давно она посещает «Ирис»?

– Нет…

– Почему бы тебе самому не спросить ее об этой пташке? Если пташка замешана в убийстве, твою Ксану все равно будут искать. Или ты боишься ее?

– Я не боюсь, я люблю ее! И оставь Ксану в покое, сто раз тебя просил.

– Я не халтурю, милый. – Коко проводит языком по губе и смотрит честным, издевательским взглядом.

– И не называй меня «милым»!

– Что ты так размяукался, котик? Где твоя офицерская выдержка?

Я сам не пойму, где моя выдержка. Просто подружка Клементины понятия не имеет, каково это – метаться в два часа ночи между барами, заглядывать в лица пьяным гетерам и выть от злости на себя и на весь несправедливый мир. Я болен этой женщиной и никому не могу сказать об этом. Могу только извиниться перед Коко за то, что поставил под сомнение профессионализм «детективного бюро».

– Извини, – говорю я, – извини, пожалуйста. Просто я люблю ее и не могу об этом говорить…

– Нет проблем, – ровно сообщает Коко и смотрит на меня как-то странно. – Я лишь хотела заметить, что твою жену тоже не берут «Ноги Брайля». Ее тоже нигде нет.

Я не расслышал, я просто не желаю слушать подобные бредни. Я хочу сказать Коко, что уважаю ее старание, но тут она открывает дверь и выходит из машины. Снаружи идет дождь, Коко щелкает зажигалкой, закуривает и присаживается вплотную к границе света, падающего из салона. Она собралась пописать на улице.

Я застываю с распахнутым ртом. Дверца в «бентли» уезжает вверх, в салон врывается сложная смесь запахов; тут и вонь гниющей помойки, и аромат топящейся неподалеку бани, и скошенная сочная трава, и навоз, и горелая пластмасса…