Останкино. Зона проклятых

— Да, впиваются. И спасают твою семью! — зло сказал он себе и потянул руку в глубь стеллажа.

Рухнув на колени посреди отдела, Васютин словно взошел на эшафот.

«Ну, так… Повязка». Трясущимися руками он снял куртку и майку. Майку порвал надвое и примерил. Закрыв его еще живые глаза, она на миг окутала их тьмой. Невидимая толпа, собравшаяся у его эшафота, стала стихать в предчувствии скорого начала.

— И к-как? Вот… в-вот так, — заикаясь, шептал он. Раздвинув длинные ноги циркуля, он согнул их в коленцах. Поднес к лицу и выронил из рук.

По толпе пробежал неодобрительный ропот.

Выругавшись, он вновь схватил циркуль и снова примерил. Чуть подправил ту часть, что лишит его правого глаза. Поднес опять. Теперь ровно.

Бережно отложив его на куртку, лежащую на полу, он стал беззвучно молиться. Закончив молитву, Кирилл открыл глаза, жадно всматриваясь вокруг. Он будто старался впитать в себя фотоны света, которые больше не увидит, краски, которых не будет с ним. Обводя взглядом отдел канцтоваров, он шарил по полкам, словно пытался найти там нечто такое, что станет ему последним утешением.

Толпа перед эшафотом нервно загудела, требуя зрелищ.

Но Васютин решил не торопиться, прощаясь со всеми красками мира разом. Еще несколько минут он конвульсивно старался сохранить хоть что-то из мира зрячих.

И потянул руку за циркулем.

Зазвучала барабанная дробь, толпа замерла, и стало так тихо, что когда раскат барабанов смолк, было слышно, как жалобно скрипнул эшафот. В той тишине раздавались гулкие удары сердца и прерывистое дыхание приговоренного к пожизненной слепоте. Вены на его руках и шее вздулись, а на мертвенно-бледном лице, залитом потом, сиял пунцовый румянец.

— Ну же, давай. Одно движение — и все кончится! Начинай, сука!!! — беззвучно говорил Васютин себе одними губами, заходясь мелкой дрожью.

Взяв орудие своей казни трясущейся рукой, Кирилл судорожно сжал пальцы, стараясь унять эту пляску. Он медленно и аккуратно поднес циркуль так близко к глазам, что между его иголками и зрачками оставалась какая-то пара-тройка миллиметров. Бездонная мгла, уместившаяся на кончиках игл, смотрела в глаза приговоренной жертве. Мгла стремилась ворваться в глазницы, навсегда залив их черным.

— Боже, помоги мне, умоляю, — прошептал Кирилл, содрогнувшись всем телом. И бессильно опустил циркуль, издав отчаянный прерывистый вздох, сквозь который проступал звук загнанного животного, почуявшего верную смерть.

Толпа зло и разочарованно загудела, сетуя на нерадивого палача.

Тогда тот вновь поднял инструмент, крепко схватив его у основания левой рукой, и вплотную приблизил к лицу, нацелив жало игл в зрачки.

Барабанщики опять грянули короткой раскатистой дробью.

Подняв правую руку, палач Васютин занес ее в паре десятков сантиметров за основанием циркуля, торчащего сквозь сомкнутые побелевшие пальцы левой руки. Время перестало существовать. Бессмысленные огненные всполохи резали оцепеневший мозг. Откуда-то далеко изнутри, из самого центра сознания, доносились обрывки умоляющих стонов. Они пробивались сквозь грохочущие раскаты молчания. Молчания человека, который не собирался отступать, медля и собирая силы.

Быстрым движением отведя правую руку еще чуть дальше, Кирилл резко, с утробным гортанным звуком выдохнул. Когда последние ноты его выдоха еще затихали над невидимой толпой, правая рука палача, сжатая в кулак, стремительно рванулась к левой, обрушив на нее мощный удар.

Казнь свершилась мгновенно.

Собравшиеся у лобного места даже толком не успели насладиться моментом, и лишь дня приговоренного эти доли секунды длились мучительно долго, разрушив надежду на молниеносный исход.

Тонкие стальные иглы циркуля с треском, не торопясь, прорывали сомкнутые веки. Проникнув сквозь преграду, они сладостно впились в глазные яблоки, убивая их тонкое нежное содержимое. Вспоров податливую роговицу, жадно обрушились на хрусталик, сосуды, мышцы, палочки и колбочки. Пронзительно пискнув, словно тысячи раздавленных насекомых, глаза стали фонтанировать яркими белесыми разрядами немыслимой боли, моля о пощаде. Боль глубоко вонзилась в мозг Васютина, заставив его рывком выгнуться.

Хрипло взвыв, Кирилл рухнул на бок, схватившись руками за лицо и заливаясь кровью. Звук звякнувшего циркуля, упавшего на эшафот рядом с ним, утонул в криках жертвы.

«У-ы-ы-х», — вздохнула толпа, смакуя расправу.

Конвульсивно дергаясь и извиваясь, Васютин бился головой об пол, изрыгая что-то нечленораздельное яростными воплями. Спустя время, которое невозможно было измерить в известных человечеству единицах, пожар его конвульсий стал понемногу затухать.

Лишь когда Кирилл скрючился на полу, стеная и скрипя зубами, толпа стала потихоньку расходиться, вдоволь насладившись казнью.