Останкино. Зона проклятых

На этот раз полета не было. Последним усилием угасающего сознания он почувствовал, что висит в тяжелой плотной тьме, давящей на него с неимоверной силой. От этого давления тело его стало сжиматься. Яростные вспышки неимоверной боли стали вспыхивать в мозгу с частотой бешеного стробоскопа… Вдруг боль внезапно исчезла, а на смену ей пришла гулкая ватная тишина. В этой тишине объемный, почти осязаемый, хлопок, рожденный взрывом, который был уже знаком Кириллу по прошлому путешествию, не просто оглушил его. Он разорвал его сознание на мелкие цветные лоскуты, из которых невозможно было составить единое полотно.

Мелькнув бессвязными обрывками, разум Васютина бессмысленно взвизгнул, словно жертвенное животное, не желающее мириться со смертью. И потух…

И тут же вспыхнул, окутанный запахом дождя, сырого дерева и новеньких резиновых сапог.

ПОВЕСТВОВАНИЕ СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЕ

…И сосчитав до трех, Федя начал. Подойдя поближе к капитану внутренних войск Собанину, он вдруг немного согнулся, глухо и коротко выругавшись. Капитан не обратил на Малаева ни малейшего внимания. Выдержав некоторую паузу, Федя повторил свой нехитрый трюк. Но на этот раз согнулся посильнее, да и выругался куда жалобнее, скорчив страдальческую гримасу. Собанин глянул на Малаева краем глаза, никак не прокомментировав его потуги. Через полминуты Федя уже вовсю пританцовывал, охал и хватался за живот. Симуляция внезапных острых позывов на дефекацию набирала обороты. Беспокойно поглядывая на Федины мучения, циничный и черствый капитан внутренних войск сурово спросил:

— Срать, что ли, приспичило?

— Ох, не то слово, — ответил Малаев, болезненно поморщившись.

— Терпи, скоро уж возвращаться, — сурово наказал Собанин Федору. — На КПП сортир есть. Бумага розовая, арбузом пахнет, хоть жри ее.

— Да нет, товарищ капитан, не донесу я это добро до твоего КПП. Пойду-ка я вон в те кусты. — Феде от глубины перевоплощения и впрямь стало прихватывать живот.

— Куда? Какие кусты? От патруля не отходить — это приказ!

— Капитан, ты никак хочешь, чтоб я прямо здесь, при дамах, снял штаны, сел рядом с тобой и навалил, да? Ты в своем уме?

— Говорю, терпи! В кусты собрался! Здесь люди пропадают на ровном месте, а ты хочешь, чтоб я тебя одного в кусты отпустил?

— Да я ж не в чащу собираюсь! Кусты-то вон — десять метров.

— Так за кустами я ж тебя не увижу, олух! На то они и кусты, ученый, твою мать!

— Слушай, капитан… Если обоняние хорошее, ты меня унюхать сможешь… Не дури! Я ведь могу и в фургоне твоем обделаться. Что скажешь, а? — чуть злобно поинтересовался Федя, талантливо изображая человека во власти поноса.

— Есть приказ! От патруля не отходить!

— Ты пойми, тут — особый случай. Я в последний раз в штаны гадил, когда мне два года было. На четвертом десятке повторять не хотелось бы… Все, я пошел!

— Куда? Стоять!!! — гаркнул капитан, потянувшись к табельному «Макарову».

— Ты что, Собанин, застрелить меня собрался за то, что я срать хочу? Совсем охренел!

Диалог молодого ученого и кадрового военного становился все более темпераментным. Некоторые из экстрасенсов обернулись, недоуменно поглядывая на Малаева, пританцовывающего рядом с командиром патруля.

— Собанин, время на исходе, я не шучу. Нулевая готовность! Ключ на старт, так сказать. Когда «поехали» прозвучит, поздно будет.

— Да, что ж ты, сука… Нашел где срать — в зоне военного положения… чтоб тебя…

Малаев, с красным лицом, искаженным гримасой отчаяния, вдруг проворно выхватил удостоверение сотрудника ФСБ, нервно открыл его и, тыча им капитану Собанину в лицо, зашипел:

— Капитан, я сотрудник Федеральной службы безопасности Федор Малаев, всю ответственность за свою жизнь беру на себя! Понял?!

Причастность ФСБ к Фединой дефекации произвела на капитана впечатление.

— Ладно, пойдем я тебя до кустов доведу, — понизив голос, сказал он.

— Идти поздно, бежать надо, — сдавленным голосом выдавил Малаев и дернул в сторону кустов. Вслед за ним шел капитан внутренних войск, впервые выполняющий такой специфический конвой.