Останкинские истории (сборник)

— Мороженое в прошлом. А рогатки — в будущем. Главное теперь для меня — надзор за змеем и дальнейшее просвещение его в традициях московской школы, — чуть ли не торжественно сообщил Крейсер Грозный. — И как смотритель змея, и как его научный руководитель я совершу все, чтобы змей процветал, а мне за мои старания и труды воздадутся достойные вознаграждения.

И было видно, что смотритель змея накормит, и напоит, и вознаграждения на него посыплются.

Впрочем, относительно воздач Сергею Андреевичу за труды и надзоры у Шеврикуки имелись поводы для сомнений.

И другие сомнения сразу же зашевелились в нем. Шеврикука не стерпел и опять, как в прежние дни, допустил бестактность. Но он вроде бы желал предотвратить возможные ущемления интересов и аппетитов змея.

— Надеюсь, что и гвоздики, — сказал Шеврикука, — по-прежнему будут составлять десерт животного?

— Гвоздики? — заинтересовался замолчавший было Такеути-сан. — Гвоздики? И рогатки?

— Гвоздики? — удивился Крейсер Грозный. — Ах, гвоздики… Да, да! Гвоздики! Десерт! Конечно! Завалим! Гвоздиками! Проведем по смете! И как премиальные… Гвоздики… — это цветы, Сан Саныч. Не беспокойся. Поганец этот, Анаконда, страсть как любит цветы, гвоздики эти, на десерт… Завалим и гвоздиками!

— Пожалуйста! — обрадовался Такеути-сан. — Гвоздиками завалим! И сакурой…

— Сакурой его разнежишь и испортишь! — возразил Крейсер Грозный. — А он достоин сурового природного воспитания.

— А листья или плоды маньчжурского ореха змей не употребляет? — спросил Шеврикука.

— Кого? — Шея Сергея Андреевича, останкинского Громобоя, еще более удлинилась, а пальцы его выпустили штурвал пробного экземпляра прогулочной посудины. — Кого?

— Это я так, пошутил… — смутился Шеврикука.

— Ах, Игорь Константинович, Игорь Константинович! А вы-то сами… — и Крейсер Грозный пальцем попенял Шеврикуке. Но без зла и раздражения. Глаза его стали хитро-веселыми, и отражения неких удовольствий и тайн промелькнули в них. — Шалун вы, Игорь Константинович, шалун! Вы ведь и сами у… ореха побывали. Только… Ну да ладно…

— У маньчжурского ореха? — пожелал уточнить Такеути-сан.

— У ореха, — сказал Крейсер Грозный. — У ореха. Не беспокой себя, Сан Саныч, понапрасну. Это у нас с Игорем Константиновичем есть одна такая маленькая подковырка. К геополитике и инвестициям она не имеет никакого отношения. Игорь Константинович не даст соврать.

— Не дам, — согласился Шеврикука.

— Но в рацион змею, чтобы вы, Игорь Константинович, знали, вписаны теперь овсы и овсяные напитки, — сообщил Крейсер Грозный. — А мне ветеринаром и зоотехником придан известный лошадник Алексей Юрьевич Савкин. Он сейчас пасет в Сальских степях табуны зебр. Но скоро прибудет. Я вас с ним непременно познакомлю.

— Заранее благодарен, — сказал Шеврикука. — А приятельница какая-либо в бассейне на Покровке вашему змею не будет вписана или придана?

— Это какая же?

— Ну хотя бы баборыба.

— Что еще за баборыба? — озаботился Крейсер Грозный.

— Сам не видел. Но слышал по «Маяку». На пляже под Бостоном отловили особь. Метр пятьдесят в длину. До талии — тело и морда морской форели. В чешуе. А ниже талии — дамские ноги. Голые.

Сведения о баборыбе Шеврикука получил не от «Маяка», а от бывшего гуменника Лютого, ныне надзирателя пожарной безопасности в профилактории Малохола. И получил минут за двадцать до того, как красавица Стиша принялась угощать Крейсера Грозного, в ту пору — утомившегося бегуна, коварными напитками. А не могут ли Стишины зелья подействовать хотя бы косвенным образом на змея и возбудить в нем душевное благорасположение к баборыбе? Тем более что змей был некогда важнейшей принадлежностью черноморского флотовода, пусть и отъемной, он и теперь, возможно, принимал в себя потоки энергий и сознания Сергея Андреевича Подмолотова, положением — сухопутного, но уложениями и тягами натуры, а также военным билетом — воднообязанного.

Сергей Андреевич как озаботился, так и стоял озабоченный.

— А ведь если особь баборыбы нашли где-то на задрипанном пляже под Бостоном, — размечтался Шеврикука, — то другая особь вполне и с охотой может обнаружиться в Серебряном Бору.

— Всего-то полтора метра… — в сомнениях произнес Крейсер Грозный. — Это ведь нашему змею… Все равно что уссурийскому тигру в подругу самку енота… Засмеют…

— Вы не правы, Сергей Андреевич, не правы! К тому же особь в Серебряном Бору наверняка будет куда крупнее бостонской! — с воодушевлением заверил Крейсера Грозного Шеврикука.

— Ну, не знаю, не знаю…

Но было очевидно, что сомнения сомнениями, а баборыба из воображения Сергея Андреевича теперь уже далеко и тем более в морские пучины не уплывет.

— Да что там в Серебряном Бору! — не мог остановиться Шеврикука. — А если попросить Митю Мельникова, он вам особь и в десять метров приготовит… Да я сам, коли надо…

Шеврикука сейчас же замолчал, затолкал вылетевшие слова себе в глотку. Но Крейсер Грозный будто и не услышал их, пробормотал, впрочем, еще в сомнениях:

— Ну, если разве Митя Мельников…

— Баборыба? — оживился Такеути-сан. — Митя Мельников? Что такое баборыба?