Останови часы в одиннадцать

— Да, за эту информацию мы должны быть благодарны тебе. Но преступление раскрыл все же не ты. Ты недооценил Пакулу, Генрик. Пакула получил от своих людей сведения о перекрашенных «сиренах». Кто-то перекрасил светло-серую в темно-зеленую. Сначала Пакула не обратил внимания на этот факт. Но когда нашли затопленную машину, Пакула изменил свое мнение. Он отправился в ту мастерскую, где ему сообщили, что машина принадлежала инженеру Гелецкому. Тот перекрашивал ее по просьбе нового покупателя, Скажинского. Так Пакула оказался в квартире убийцы.

— Ловко, ничего не скажешь, — согласился Генрик.

— Это ты о ком? — спросила Розанна.

— О Пакуле. Потому что Скажинского я начинаю считать дураком. На кой черт ему понадобилось топить свою машину? Не сделай он этого, Пакула не напал бы на его след.

— Ты не прав, Генрик. Поставь себя на место Скажинского. В один прекрасный день ты узнаешь из газеты, что милиция разыскивает хозяина темно-зеленой «сирены». У тебя хватит ума сообразить, что милиция рано или поздно доберется до всех знакомых Бутылло. Тем самым и до тебя. Обратят внимание на то, что у тебя есть темно-зеленая машина. Что делать? Перекрасить ее? Но это бессмысленно. Все знают, какого цвета была она раньше. Оставалось только одно: убедить милицию в том, что убийца избавился от своей машины. Посуди сам, это задумано довольно хитро, и все клюнули на его приманку. Все, кроме Пакулы. Поэтому Пакула выиграл.

17 июня

Генрик стоял у Дома печати, поджидал фоторепортера Белика, с которым договорился отправиться к Бромбергу.

В кармане у него лежал конверт с пятьюстами злотых. Дело не терпело отлагательства, поскольку первая статья о трости уже находилась в наборе. Как он и опасался, главный редактор отнесся к его затее несколько скептически.

— Полиция не смогла решить загадку, а ты спустя столько лет можешь?

— Тросточка. Полиция не догадывалась о существовании тросточки со штыком, — терпеливо объяснял Генрик.

Главный добродушно покачал головой.

— Я-то тебе верю: твоя любовь к правде нам известна. Но поверит ли тебе читатель?

Необходимы были снимки. Фотография Бромберга, рассказывающего об убийстве, он же за приготовлением яичницы, а после на могиле Зазы — все это должно убедить читателя в достоверности изложенных в статье фактов.

Рядом с ним, как и несколько дней назад, остановилась зеленая «сирена». Из машины вышла Юлия.

— Как жаль, Генрик, — сказала она, — что ты в тот раз не поехал с нами. Мы прекрасно провели время — загорали, купались. Мой кузен — прекрасный водитель.

— Ты говорила, будто он твой брат из Познани.

— Брат? Ну да, двоюродный брат, кузен, — говоря это, Юлия залилась краской и вошла в Дом печати.

Кто-то взял Генрика за локоть. Он оглянулся: Розанна.

— Снова за мной следишь? — сердито буркнул он.

— Какой ты скучный! — скривилась Розанна. — Зачем мне за тобой следить, когда все, что ты сделаешь и скажешь, известно наперед. То же самое я могу сказать и о Юлии.

— Красивый у нее брат, — сказал Генрик, указывая на молодого мужчину, сидящего за рулем.

— Брат? — удивилась Розанна. — Я видела, как они целовались вчера на аллее Рузвельта…

Вскоре на редакционной машине к ним подъехал фоторепортер, и через десять минут они были у Бромберга. На дверях его комнаты висел амбарный замок.

— Этого еще не хватало! — выругался Генрик. — Неужели он куда-нибудь уехал?

Спустился на этаж ниже, постучался и спросил, где Бромберг.

— Тот, что жил на чердаке? Умер. Отравился газом и умер.

— Ничего не понимаю! Как отравился? — недоверчиво переспросила Розанна.

— Он слишком рано принял снотворное, — объяснил сосед. — Заснул, вода в кастрюле закипела, перелилась через край и залила огонь. Позавчера его хоронили. Вы из жилотдела? Понимаете, мы хотим приспособить его каморку под прачечную. Вот бумага, все жильцы уже подписались.

Генрик и Розанна вышли на улицу, отпустили фоторепортера и машину. Они решили немного прогуляться. Вид у Генрика был грустный, точно известие о смерти Бромберга потрясло его. Розанна попыталась отвлечь его от невеселых мыслей:

— Знаешь, Генрик, а золоченая солонка вовсе не работы Челлини. А этот серебряный нож не имеет к Екатерине Медичи никакого отношения. Вензель «ЕМ» — инициалы польской аристократии.

— Серьезно? — удивился Генрик.

— В своих мемуарах Крыжановский ни слова не упоминает о том, что солонка работы Челлини, а нож принадлежал Екатерине Медичи.

— Да как же так? Я своими глазами читал в нашей газете…

— Дело в том, что фрагмент, напечатанный в вашей газете, не соответствует оригиналу. На гранках рукописи, что была у вас, кто-то дописал несколько слов. И про Челлини, и про Медичи…

— Не вижу смысла в такой фальсификации. Пакула уже выяснил, что здесь произошло?

— Нет, Генрик, ведь это несущественно. Главное, что преступник пойман.

Генрик проводил Розанну во двор своего дома, где стояли гаражи. Он открыл дверь одного из них и показал девушке на стоящую внутри машину.

— Темно-зеленая «сирена», — шепнула Розанна.

— Я купил ее позавчера. Заплатил тридцать тысяч наличными, остальное в рассрочку. Если хочешь, можем поехать потанцевать.