Читаем Остановить Гудериана. 50-я армия в сражениях за Тулу и Калугу. 1941-1942 полностью

Остановить Гудериана. 50-я армия в сражениях за Тулу и Калугу. 1941-1942

Раненого нес коренастый красноармеец лет сорока. Раненый был завернут в одеяло. И это показалось старшему ефрейтору весьма трогательным. Такого он еще не видел. Разведка сообщила: там, в лесу, иваны устроили госпиталь, раненых много, больше двух тысяч. Но санитарного обоза во время прорыва Норберт Франке не наблюдал. Значит, раненые брошены. Большевики делали это и осенью прошлого года. Жутко было смотреть.

А этот тащит. Должно быть, уверен, что дотащит. Кто они друг другу? Возможно, никто. В окопах, месяц назад, познакомились.

Однажды Норберту тоже пришлось тащить на себе раненого напарника. Наблюдателя. Случилось это в ноябре, на Оке. С тех пор он ходит на охоту один. Раненого товарища бросить невозможно. Даже если у самого сил нет.

Коренастый словно что-то почувствовал. Начал оглядываться. Конечно, почувствовал. Вот оглянулся в его сторону, и Норберту Франке показалось, что взгляды их встретились.

«Если сейчас он бросит раненого и схватится за винтовку, я прикончу их обоих», – подумал обер-ефрейтор Франке. Тогда на его счету эти два ивана закроют ровно две дюжины.

Своего напарника он тогда донес до лазарета. За что и повышен в звании.

«Нет, русский не думает стрелять. Должно быть, понял, что это бессмысленно. Неужели он рассчитывает на мое великодушие? Что ж, и Иванам не чуждо чувство фронтового товарищества…»

Обер-ефрейтор Франке продолжал наблюдать за бредущими в бинокль.

Через несколько минут, когда русские исчезли среди берез, он подумал уже о другом: внизу, под сосной, был прикопан в снегу его ранец, в котором лежали кусок колбасы, хлеб и термос с горячим кофе. Это теперь занимало больше. Такова сущность солдата. А Норберт Франке был солдат. И, как он считал, хороший солдат. Именно такими, как он, гордилась Германия и добилась того, что теперь весь мир трепещет перед ее марширующими армиями.

Отяпов вышел к своим, уже когда совсем стемнело.

Часовой окликнул его. Отяпов ответил, что такого-то полка, что выходит из окружения… Часовой, к счастью, не выстрелил. А мог бы сперва выстрелить, а потом окликнуть. Оказалось, вышел на позиции соседней дивизии, которая в окружение не попала.

Ночью пришла санинструктор и осмотрела Гуська. Поменяла повязку. Сказала, что все хорошо, но раненого надо отправлять в тыл как можно скорее.

Утром пришли сразу несколько человек. Отяпов помогал погрузить Гуська в санитарные сани. Попрощался. Сказал:

– Ты, Гусёк, давай поскорее выздоравливай – и назад, в свою роту. Понял?

– Понял, дядя Нил, понял. Ребятам привет передавай.

– Передам, – ответил Отяпов, а сам подумал: хорошо, если кто-то остался…

Лейтенант, который тоже хлопотал на погрузке раненого Гуська, остался возле землянки. Санитар и санинструктор уехали.

– Ну что, красноармеец Отяпов, Нил Власович, пройдемте для беседы, – сказал он и кивнул в сторону землянки.

– Для какой беседы? – спохватился Отяпов и вдруг все понял: на лейтенанте были краповые петлицы с золотым кантом – особист.

Когда входили в землянку, Отяпов подумал: винтовку не отнял, значит, арестовывать не будут…