Остановить песочные часы

Над столом у меня, как это принято в приличных офисах, дежурный набор из семейного альбома: тридцать шесть, тридцать три, шесть и три — это мы. Меир не так давно снова стал намекать, что неплохо бы разбавить женское общество, а я не могу отделаться от страха, которого натерпелась три года назад при вторых родах. Бездонного животного страха… подарите мне жизнь… когда она на волоске, эта жизнь, и твоя, и не твоя. Свою первую дочку я тоже назвала Даной. А вторую — Мааян, то есть источник. Откуда, из какого источника черпать силы, когда никаких сил уже нет, когда готов отдать все, чтобы только услышали крик о помощи?

Открываю нижний ящик стола, где лежит пачка сигарет. Да не курю я, просто иногда хватаю сигарету, когда нахлынет. Беру недопитый кофе, поднимаюсь на крышу, единственное место в здании, где разрешается подымить, и присоединяюсь к еще одной парочке таких же, как я, ранних пташек. Мне радушно предлагают огонька и освобождают место у крошечного круглого столика на высокой ноге.

— Ронит.

— Дафна.

— Далит.

Далит — это я. До встречи с Меиром я не любила свое имя, уж лучше классическое Далия, чем неуклюжий реверанс, который мои старомодные родители сделали в сторону своих прогрессивных друзей. Нас свели за одним столом на какой-то свадьбе, где немилосердно гремела музыка, и он не расслышал мое имя в общем шуме. С первой же минуты для нас двоих я — Дали. Может показаться странным, но тем самым Меир открыл мне какую-то неизвестную частичку самой себя.

— …Вот я и говорю, что в Израиле шансов почти нет, а за границей — сумасшедшие деньги нужны…

— Время. Времени тоже нет, а деньги можно собрать. Если каждый в фирме пожертвует хоть день отпуска, то на любую пересадку хватит.

— А где она работает?

— Да ты ее знаешь — Илана с четвертого этажа.

— Секретарша?

— Ну да.

Я поняла, что мои собеседницы обсуждают утренний мейл, выведший меня из равновесия. Я представила, что это моей Дане срочно нужен костный мозг, и схватилась обоими руками за столик.

— Эй, Далит, ты в порядке? Что с тобой?

— Нормально, все-все… давно не курила.

— И не кури, если не куришь. Это мы тут, дуры старые, смолим весь день.

Ронит подняла с пола упавшую сигарету и бросила ее в стаканчик с остатками кофе.

— У меня тоже Дана, месяц назад шесть исполнилось, — я толкнула плечом тяжелую пожарную дверь на лестницу и, потирая плечо, скатилась вниз до своего первого этажа.

Некоторые из моих подчиненных уже успели пожаловать на службу, и начинают трудовой день с неизменного кофе и обмена новостями. Пока я пробираюсь мимо них в свой офис вместо того, чтобы надменно наблюдать из-за стекла, со мной здороваются и провожают удивленными взглядами. Работать мне удается с трудом: на стене в рамочке фотография Даны в черной каскетке верхом на пони, а перед глазами стоит другая Дана в надвинутой на глаза цветной косынке, прикрывающей остатки загубленных химией волос.

Йогурт не лезет в горло. Подарите мне жизнь…

После обеда мне приходит категорическое приглашение на очередную сверхважную презентацию для финансистов. Необходимо прибыть в штаб-квартиру нашей корпорации, находящуюся рядом с больницей Бейлинсон. Вспоминаю, что там в рассылке было что-то про анализ крови, что можно в Бейлинсоне сдать кровь на совместимость. Лезу в Интернет поискать информацию для доноров костного могза. Как будто для меня специально и писано про побочные явления и иммунные реакции. Не я ли из-за этих самых реакций три года назад чуть Богу душу не отдала, когда Мааян рожала? Спасибо, на всю жизнь запомнила!

Как бы то ни было, а за двадцать минут по дороге домой надо постараться закрыть поплотнее дверь кабинета и оставить позади все служебные проблемы. Как выражается Меир, время трансформируется непредсказуемым образом в континуум-пространстве с несчетным множеством бесноватых израильских водителей. И за это время необходимо превратиться из финансого цербера и строгой начальницы в домашнюю мамочку, забрать из сада Мааян и заехать на частную продленку за Даной.

По утрам детьми занимается Меир, ну а после работы они уже на мне. Улица перед детским садом, как всегда, забита машинами, оставленными прямо посреди дороги, перекрывающими не только подъезды к садику, но и проезд вообще. Поскольку моя натура на такое не способна, то паркуюсь поодаль и стараюсь не обращать внимание на идиоток, подвергающих опасности собственных детей. Когда что-нибудь случается, они же шумно апеллируют к общественности, обвиняя во всех тяжких весь мир, но только не себя. Дорога от калитки до машины уходит на то, чтобы убедить Мааян сесть в детское кресло, из которого крупная, вся в Меира, Дана в этом году уже выросла. Она, как взрослая, заполняет заднее сиденье безо всякого кресла, а Мааян отчаянно завидует старшей сестре, воспринимает детское автомобильное кресло, как покушение на собственную свободу, и противится до последнего.