Остановите самолёт – я слезу

Как и у всех нормальных людей, у них была тёща, которая, слава Богу, жила отдельно, но так любила свою единственную дочь, что навещала их ежедневно. Зять, конечно, не падал в обморок от счастья и однажды поставил тёщу на место.

Я это к тому рассказываю, вы сами скоро убедитесь, что отношения зятя и тёщи потом оригинально проявились в сионизме, который рано или поздно должен был добраться и до этого гнёздышка.

Зять был человек ассимилированный, и о еврействе вспоминал лишь, когда видел тёшу у себя в гостях. И шерсть у него при этом становилась дыбом. Как полностью ассимилированный, он утратил еврейскую мягкость и в гневе допускал рукоприкладство, что сближало его с великим русским народом.

Тёща дождалась своего часа.

Приходит как-то к ним в гости днём и застаёт такую картину. Зять лежит на диване, задрав ноги, и книгу читает, а её единственная дочь ползает по паркету, натирая его шваброй. Тёща взвыла с порога:

– Этого ли я ожидала на старости лет увидеть? Моя лочь, талантливейшая критикесса, как последняя рабыня, обслуживает это чудовище, хотя она кончила институт с отличием, а его еле вытянули за уши. Это он должен натирать паркет и целовать следы твои на нём. Зять отложил книгу, спустил ноги с дивана и так спокойно-спокойно сказал:

– Правильно, мамаша.

И руку тянет к своей жене, а рука у него большая, тяжёлая.

– Дай-ка швабру.

Жена не верит своим глазам – как пришибли мужа слова тёши, устыдился ведь и готов сам взяться за уборку.

Отдала она ему швабру. Он подкинул её в своей руке, вроде бы взвесил, взял поудобней за конец палки и как огреет тёщу! Та вывалилась на лестничную площадку, и, соседи потом божились, лбом, без рук открыла лифт и – испарилась.

В этой семье наступили мир да лад. На зависть всем соседям. Тёща стала шёлковой, заходить норовила пореже и всегда на цыпочках, на зятя смотрит, как еврей на царя, а он не часто, но позволяет ей себя обожать.

Эту идиллию погубил сионизм. Добрался и до них вирус. Зять заболел бурно, в тяжёлой форме. Сутки делились на время до передачи «Голоса Израиля» и после. Этот «Голос» он слушал столько, сколько его передавали, и каждый раз со свирепым лицом требовал абсолютной тишины от окружающих. Он потерял аппетит, убавил в весе, глаза стали нехорошие, как у малохольного. Жена не знала, что делать, и с ужасом ждала, чем это кончится.

Тёща же, всей душой возненавидев сионизм и Израиль, сломавшие жизнь такой прекрасной советской семьи, у себя дома, на другом конце Москвы, каждое утро чуть свет включала транзисторный приёмник, специально для этого купленный, и слушала всё тот же «Голос Израиля». Прежде политика ей была до лампочки, а слушать запрещённые заграничные передачи и вовсе не смела. А тут прилипала к приёмнику, морщилась от радиопомех и ловила каждое слово из далёкого Иерусалима.

И знаете почему? От утренней сводки у неё весь день зависел. Если передадут, что в ночной перестрелке на ливанской или иорданской границе, не дай Бог, убит или хотя бы ранен израильский солдат, она чернела с лица и погружалась в траур. Потому что в этот день она уже к дочери зайти не могла. Зять так бурно переживал каждую смерть в Израиле, что предстать пред его очами, означало для тёщи почти верную гибель. Он бы всё своё горе выместил на ней.

И она отсиживалась сутки, лишь по телефону робко общалась с дочерью, и обе разговаривали почти шёпотом, как при покойнике в доме.

Зато если в следующей передаче Израиль не понёс никаких потерь, да ещё впридачу уничтожил с дюжину арабов, захватив большое количество оружия советского производства, тёща расцветала и мчалась в гости к дочери. Зять встречал её ласковый и умиротворённый, и она сидела там как на иголках, ожидая следующей передачи, в которой вдруг да опять что-нибудь стрясётся на одной из израильских границ. И тогда надо будет уносить ноги от впавшего в тяжёлую меланхолию зятя.

Этот сионист потерял половину своего веса, пока получил визу в Израиль. Вы думаете, он в Израиль поехал? В Нью-Йорке живёт, в неплохой квартирке. со своей женой, и оба неплохо освоили английский. Она лучше. Всё же кончила институт с отличием. Как говорила тёща. Кстати, тёща скоро приедет к ним.

Об Израиле в этом доме не говорят. Как о верёвке в доме повешенного. «Голос Израиля» ни по-английски, ни по-русски не слушают. У музыкального критика теперь новое увлечение. Изоляционизм. Как стопроцентный янки он считает, что нам – американцам – нечего вмешиваться в европейские дела. Пусть они там положат головы. И в Европе, и на своём вонючем Ближнем Востоке.

Я уже, кажется, говорил вам, что в Нью-Йорке мне привелось повстречать многих из своих бывших клиентов по Дворянскому гнезду в Москве. Сразу вижу-удивление на вашем лице и готов спорить на любую сумму, что знаю, по какому случаю вы удивлены. Что это за Дворянское гнездо в советской Москве? Точно, угадал? Ну, вот видите. И где такое гнездо находится? И как это его большевики не разорили?