Остановите самолет — я слезу! Зуб мудрости

Ну какая же я дура! Совсем похоронила ни в чем не повинного Б. С. Вот так всегда со мной! Вместо того, чтобы действовать быстро и решительно, я начинаю фантазировать, рассусоливать, потом, глядишь, и не смогу вспомнить, с чего это я все затеяла. Типичные интеллигентские выкрутасы. Как говорит Б. С.

Пойду.

Я высунула ноги из-под стеганого одеяла, нащупала пальцами мягкий ворс ковра.

Как же я пойду? Я не захватила с собой ночной рубашки. У меня нет тапочек. Нет халата. Я — абсолютно голая. Только тоненькие трусики на мне. Тем лучше. Как говорил дедушка Сема, товар лицом. Пусть видит, что имеет. Я даже не прикрою руками свои грудки. Они у меня хорошенькие-прехорошенькие. Мне нечего стесняться. Тем более, что Б. С. — врач, а врача стесняются только жалкие провинциалки.

Когда я беззвучно открыла дверь и выглянула из моей комнаты, храп мерзкой Джерри усилился, и в кромешной темноте гостиной алели последние угольки в погасшем камине. Это помогло мне сориентироваться, и я пошла, ступая на цыпочках, по бесшумному ковру, пропустила одну дверь и возле следующей остановилась. Окно в комнате было затянуто толстой шторой, и я не могла сообразить, где кровать. Он не храпел и вообще не проявлял никаких признаков жизни. Значит, не спит и видит меня, потому что его глаза привыкли к темноте. Крепкий запах трубочного табака защекотал мои ноздри — верный признак, что он здесь, в этой комнате, и я не ошиблась дверью.

— Оля? — послышался его низкий голос откуда-то слева.

— Да, Б. С., это — я, — прошептала я одними губами, и у меня сразу пересохло в горле.

— Почему ты не спишь? — он зашевелился в постели, и кровать загудела под ним.

— Я… я… к вам пришла… Мне не спится.

— Это что за ночные визиты? — совсем не строго спросил он. — Спать надо.

— Вы рассуждаете, как маленький… спать надо. А если не спится?

Он рассмеялся, невидимый в темноте.

— Закрой двери. Этот кошмарный пес своим храпом будит во мне зверя.

Я прикрыла двери, сразу приглушив храп собаки.

— Что же делать будем? — спросил Б. С.

— Можно, я у вас останусь? Я много места не займу в кровати. Я же маленькая.

— Ну, иди сюда, маленькая.

Сердце у меня запрыгало в груди, как кузнечик. Я пошла вслепую и стукнулась коленками о край кровати.

— Погоди, я зажгу свет.

— Не надо! Я — раздета.

— Эка невидаль, — он улыбнулся в темноте, но света не зажег. Он протянул руку, нащупал мое плечо. Я села на кровать. Он поднял край одеяла, и я юркнула туда, в тепло, уткнувшись в волосы и мягкие мускулы. Б. С. тоже спал без пижамы. Мы ведь ехали сюда, не думая ночевать, и ничего не прихватили с собой, а хозяева не догадались предложить что-нибудь из своего запаса. Хотя, если б и предложили, то пижама мистера Крацера налезла бы Б. С. только на нос. Как любила выражаться в таких случаях бабушка Сима.

Но он был не совсем голый. А то бы я умерла от страха. На нем, как и на мне, были трусики. Я это почувствовала коленками.

Б. С. обнял меня, и я утонула в его мускулистых руках. Чуть не задохнулась, так мне стало жарко и тесно.

— Итак, маленькая женщина, теперь твоя душенька довольна?

— Угу, — промычала я.

— Тебе тепло?

— Угу.

— Не тесно?

— Нет.

Я слышу, как бьется сердце Б. С. Бух! Бух! Удары словно молотом. Он тоже взволновался. Боже! Значит, я ему не безразлична. Значит, я вызываю у него возбуждение. Сомнений быть не может. Я это ощущаю коленками. И колени мои ноют, как от ожога.

— А может быть, ты, согревшись, пойдешь к себе?

— Не-ет. Не гоните меня, Б. С. Миленький, хороший. Оставьте меня у себя. Я буду лежать тихо-тихо. Я вам не помешаю.

Его борода легла на мою голову и спуталась с моими волосами. От него пахнет мужским потом. Такой терпкий и вкусный запах. Какой бывает только у очень крепких и здоровых мужчин. Я слышала однажды, как мама в спальне шептала Б. С., что запах его тела ей приятней самых дорогих духов. У нас с ней одинаковый вкус. Что значит — гены!

— А ты знаешь, дитя мое, что это уже не игра?

— Я не играю. Я вас люблю.

Сказала и осеклась. А вдруг он мне — коленом под зад и вытолкает из-под одеяла: марш к себе, негодная девчонка!

Нет. Лежит тихо. Только сердце: Бух! Бух!

— Не рано ли, Олечка? — спросил он вдруг охрипшим голосом.

— Самое время, — шепчу я пересохшими губами. — Джульетта полюбила Ромео в моем возрасте.

— Ну, какой уж я Ромео? Я его папаша, по крайней мере.

Я ловлю губами завитки волос на его груди и сжимаю их.

— Беда мне с тобой, — вздыхает Б. С. — Знаешь ли ты, как это на юридическом языке называется?

— Что?

— То, что ты предлагаешь мне. Это называется растлением малолетних и карается самым суровым образом. Ты отдаешь себе отчет, на что ты меня толкаешь?

— А вы боитесь?

— Ну, положим, я не робкого десятка… Но, понимаешь…

— Что понимать? Что вы — трус? Ради любимого существа боитесь рискнуть? Тюрьмы испугались. В прежние века рыцари ради дамы сердца шли на поединок и погибали… а вы…

— Постой, постой… Не горячись… Кто это — дама сердца? Ты? Ленивая девчонка, не помогающая маме по дому и приносящая из школы плохие отметки? Да будь я твоим папашей, я бы взял ремешок и выпорол тебя по этой попке.