Остановка

Наконец-то все стало на места и объяснилось поведение Ирины. Разве могла она сказать следователю про сына! Ларчик-то просто открылся. Понятно стало, что двигало матерью, от кого исходили гнусные звонки, кто охотился за Толей. А кстати, кто? Где-то в памяти сидела у меня подобная фамилия…

— Игорь, а кто этот Лукьянов?

Ответил Анатолий:

— Деверь или шурин. Я не знаю, как правильно называется муж сестры.

— Бывший муж сестры Черновола, — добавил Мазин.

Нет, это родство мне ничего не говорило.

— Они разошлись?

— Разведены.

— Однако друзьями остались.

— Как видишь. Такая дружба, что Лукьянов решил Анатолия за решетку упрятать.

— Скорее всего, мстить он хотел твоей маме, Толя! Я сказал это и почувствовал, что хочу прервать тягостный разговор, отпустить Анатолия домой и посоветоваться с Мазиным. Что реально грозит подростку? Как помочь ему? Нужен ли хороший адвокат?

Пока я размышлял, Мазин спрашивал:

— Повтори, пожалуйста, фразу, которую крикнул Черновол.

— «Этот номер не пройдет!»

— Да, так ты сказал и прошлый раз. Что бы это могло означать, как думаешь?

Мальчик молчал.

— Не знаешь? Или не решаешься высказать свои соображения?

— Не хочу, — признался Анатолий.

— Это очень важно.

— Ну, стыдно это… Наверно, она хотела, чтобы он женился на ней.

Мазин кивнул сдержанно.

— Может быть, и так. Ладно, пиши. А мы пока с Николаем Сергеевичем тоже позавтракаем. Не возражаешь? Вот и хорошо. Пиши, пиши и не стесняйся пачкать бумагу. Где будешь не уверен, ставь на полях вопросительный знак. Бумага неофициальная. Рабочий документ. Разберемся. Договорились?

И мы вышли на кухню, откуда вкусно тянуло только что сваренным кофе.

— Ну что скажешь, товарищ сыщик? Пригодился старик? — спросил не без гордости.

— Пригодился.

В тоне Мазина мне почудился упрек в нескромности.

— Я шучу, Игорь. Не столь уж я важного мнения о собственной особе и ее роли в разгадке тайны. Тайна-то, между прочим, выглядела слишком таинственно. А ларчик просто открывался, как видишь.

— Вижу пока не все, — возразил Мазин, кладя на хлеб кружок колбасы.

— С профессиональной точки зрения? А я относительно.

— Относительно чего?

— Ну, если хочешь, человеческой драмы. Или, что нередко в жизни бывает, — трагикомедии. Ночь на пристани, зловещие звонки, доморощенные сицилийцы с кляпом — ведь это почти комедия на фоне подлинной трагедии бедных Михалевых.

— Комедия? — переспросил Мазин. — Чудесный кофе! — повернулся он к жене.

— На здоровье. Пейте.

— Да, комедия. Ну, правда, роковая ночь на пристани все-таки жизнь унесла, пусть и мерзавца, однако тут от мелодрамы больше, чем от трагедии.

— А что такое мелодрама?

— Ты всерьез?

— Вполне.

— Могу зачитать по словарю, — предложил я в шутку.

— Зачитай! — попросил он без улыбки.

В некотором недоумении я нашел на полке толстый том и процитировал:

— «Драматическое произведение, герои которого, отличаясь необыкновенной судьбой и преувеличенными чувствами, попадают в неправдоподобные положения…» Проэрудировался?

— Угу, — буркнул Мазин, глотая кофе. — Спасибо. Попадают в неправдоподобные положения? Отлично.

— Рад, что был полезен, — поклонился я, захлопывая энциклопедию. — Но ближе к делу. Что ты можешь сделать для мальчика?

— Именно я?

— Ты, ты! Ты же сочувствуешь ему.

— С чего ты взял?

— Коля, не увлекайся. Так можно далеко зайти.. Например, вообще порвать признание, а мальчишку запереть в твоем кабинете, пока не кончится следствие… и не будет осуждена его мать.

— Позволь! Она-то совсем не виновата!

— Вот суд все и установит. А я, между прочим, завзятый формалист, когда дело касается буквы закона, о чем тебе хорошо известно.

Спорить я не стал.

Толя писал долго. Я успел спуститься и взять из почтового ящика утренние газеты, и мы просмотрели их.

— Вот пишут — всего сорок семь процентов американцев верят в теорию эволюции Дарвина. А ты веришь? — спросил Мазин в своей манере, уходя от моей назойливости.

— Приходится, хотя и не особенно приятно представлять, что, переходя от предка к предку в глубь веков, постепенно обрастешь шерстью и станешь на четвереньки, — ответил я в тон.

— Почему-то всех смущает именно эта фраза. А ты пойди дальше и представь, как в глубине всемирного океана возникла невидимая глазом единственная клетка. Вот где подлинное чудо, ведь она твоя истинная прабабушка, а не макака из зоопарка! Представь, как эта волшебная клетка многие миллиарды лет порождала все более и более сложные создания, пока не дошла до венца творения — Николая Сергеевича Крылова, хотя некоторые его современники, между прочим, до сих пор остаются, увы, макаками, злыми и алчными. А впрочем, зачем мы зверей обижаем? Вот эталоном пьянства стал удав. Сначала говорили, пьет, как лошадь, но, видно, совесть пробудилась, реабилитировали благородное животное, зато безответного удава травим. Узнал бы он, трезвенник, какую мы на него напраслину возвели!

Мазин посмеивался, оба мы, конечно, не столько об американцах, обезьянах и удаве думали, сколько об устрицах, сургуче и капусте.

Наконец Толя вышел из комнаты и протянул Мазину исписанные листки.

— Вот.