Остановка

Сначала я расположился с дневником в кабинете за столом, но быстро почувствовал желание прилечь. Читать же лежа оказалось почти невозможно. Света от лампы недоставало, а верхний, от люстры, раздражал яркостью. Да и сам автор не поощрял любопытства. Буквально через страницу после сразившего Сергея объяснения он записал:

«Больше о ней ни слова».

И в самом деле, пошли записи будничные. В некоторых и я фигурировал под инициалом Н. Забавно, но ничего особенного.

Например:

«Сдал зачет».

«Целый день дождь».

«Смотрел картину «Адмирал Ушаков». Интересен Потемкин».

«Прогрипповал неделю. Читал Данилевского «Мирович».

«Н. решил ехать по назначению».

Это обо мне. Была возможность остаться в аспирантуре, но захотелось самостоятельности…

И вдруг:

«Ужасно!»

Больше ничего. Даже дата задним числом, без месяца и года: «10-е». Однако никакой тайны для меня в этой записи, увы, не содержалось. Речь шла, конечно, о смерти Михаила. Правда, я считал, что его убили двенадцатого, но и меня память подвести могла, и Сергей в потрясении мог днем ошибиться.

«Ужасно!» Именно так мы себя тогда и чувствовали… Понятно, почему Сергей не распространялся о чувствах. Они были сильнее слов…

Снова протокол. Но вот строчка:

«Она согласилась встретиться».

Строчка осталась без комментариев и продолжения. «Она» исчезла окончательно. Последней страницы в тетрадке не было. Почему-то Сергей ее вырвал. Причем неровно. Внизу остался клок бумаги. И непонятно, зачем. На предыдущей он написал:

«Перечитал. Достаточно. Финита ля…»

Ясно, что решил больше дневник не вести. Потому и чистый лист выдрал?..

В тишину врезался звонок. Благо я поставил телефон у изголовья.

Протянул руку и взял трубку. Оттуда голос Вадима сообщил:

— Это я.

— Слышу.

— Ну и как?

— Как я и предполагал.

Вадим помолчал.

— А вы старались?

— По мере сил.

Я думал, что он положит трубку в своей манере, не прощаясь, но ошибся.

— Понятно. Сил у вас не хватило. Ничего. У меня хватит.

— Неужели собираетесь продолжать?

— Раз начал…

— Поверьте, это бесполезно. Я знаю.

— Ничего вы не знаете. Я еще с козырей не ходил.

— Что это значит?

— Вундерваффе — секретное оружие.

— Не поясните?

— Зачем вам? Вас ждет солнечный юг.

Я и сам бы не прочь уже поспешить, как говорится, к месту назначения, но возникла от его слов тревога за Полину Антоновну. Что он еще задумал?

— Надеюсь, вы понимаете, что домогательства…

— Что это еще за слово? Она нас пустит — и точка.

Разговор приобретал тупиковый характер, но повесить трубку, махнуть рукой, оставить Полину Антоновну один на один с этим человеком я уже не мог.

— Я пробуду здесь еще несколько дней.

— Очень приятно.

— Я хотел бы повидать вас.

Он хохотнул.

— Должок простить не можете?

Пришлось стерпеть.

— А есть надежда получить?

— Вообще-то я не из исправных плательщиков, но вы можете рассчитывать.

— Признателен. На том же месте?

— Ну, это не по протоколу. Теперь вы принимаете мое предложение. Завтра в одиннадцать у входа в пивную. Запеленговали?

Звучало это наподобие «командовать парадом буду я».

— Хорошо, — сказал я коротко.

Проснулся я не очень довольный собой. Было ощущение, что втянулся в нелепую историю, которой придал преувеличенное значение. Ну что этот неприятный парень, сторож с высшим образованием, может сделать Полине Антоновне? Ведь она, несмотря на возраст, человек-кремень. Кроме того, все равно уеду днями. Может быть, к Мазину на всякий случай обратиться?.. Тоже чушь. С его-то перегрузками серьезными делами бытовыми мелочами заниматься… Да, глупо получается. Однако назвался груздем — полезай в кузов. Или махнуть рукой все-таки?

Сомнения развеяла сама Полина Антоновна. Выглядела она насупленно. Разумеется, после смерти Сергея было отчего насупиться. Но оказалось и другое.

— Ты, Коля, с этим охламоном еще собираешься встречаться?

— А надо? — спросил я прямо.

— Сослужи службу. Скажи ему еще раз, что отказала я. Не хочу его больше видеть.

Вот и развеялись сомнения.

В час открытия бар оказался непереполненным. Впорхнувшие жаждущие быстро рассредоточились по столикам. Нам достался один из лучших, под окном из цветных стекол. Это подобие витража скрывало от глаз ноги прохожих в заляпанных брюках — ночью прошел дождь.

Вадим вытащил из кармана зеленую бумажку.

— Теперь вы при деньгах. Вам и карты в руки.

Я взял три рубля и покорился наглости.

— Сколько пить будете?

— По кружке.

Это мне понравилось. Чем трезвее, тем лучше.

— Креветки возьмите! — крикнул он мне вслед.

Неопрятная женщина налила пиво, бросила в тарелку креветок, много и невзрачного вида.

Когда я ставил кружки на столик, Вадим потянулся и зевнул.

— А вы, однако, уже причастились, — заметил я.

— Имею право. Я со смены.

— В ночной трудитесь? — не удержался я.

Вадим сделал большой глоток, вскинул глаза, посмотрел, поставил кружку и погрозил мне пальцем.

— Не нужно. Вижу, что старуха доложила.