Остановка

Поблизости от сооружения были сметены в кучу и подожжены опавшие листья. Возле костра в шезлонге сидел, закинув ногу на ногу, Вадим и меланхолично следил за голубоватым дымком, относимым от него легким движением воздуха.

Разумеется, он должен был удивиться, увидев меня, и удивился наверняка, но виду не подал и даже не приподнялся в кресле, нарочито удерживая ноги в прежнем положении. Больше того, он и не подумал предложить мне присесть.

- Как там на море? - спросил Вадим с издевкой.

- Хорошо, я думаю.

- Что ж вы так рано вернулись?

- Оставьте этот тон, пожалуйста. И дайте мне стул.

- Ах, виноват.

Он поднялся и пошел к дому, бросив на ходу:

- Занимайте кресло. Я себе принесу.

И он притащил стул и сел на него так, что спинка оказалась впереди. На спинку он уложил руки и, опустив на них подбородок, уставился на меня теперь уже с подчеркнутым любопытством.

- Чему обязан?

- Вадим, вы наломали дров.

Он сделал неопределенную гримасу.

- Вы так думаете?

- Я знаю. Я видел Лену, виделся с ее родителями, говорил с Полиной Антоновной.

- Разве вы уже на пенсии?

- При чем тут пенсия?

- Любимое занятие пенсионеров - чужие дела.

- Между прочим, вы пока в возрасте цветущем, а к чужим делам проявляете интереса побольше любого пенсионера.

- Один - ноль в вашу пользу.

Эта миролюбивая фраза меня приободрила.

- Неужели это вы так расстроили Сергея Ильича?..

- Чем? - спросил он резко.

- Вы были у него? Говорили с ним?

- О чем?

- О его мнимом отцовстве.

Теперь он смотрел на меня жестко.

- Кто вам сказал?

- Я могу предполагать.

- А сказал кто? Перепахин?

- Не уходите от ответа. Я спросил.

- Вот вам ответ. Я никогда не говорил с Сергеем Ильичом о том, что он отец Лены.

Вадим произнес это так подчеркнуто, почти скандируя, что я не мог не поверить ему.

- Извините.

- Прощаю. Вы были у Перепахина?

- А вы знаете, что с ним?

- Это весь участок знает. Его вон оттуда вывезли, с соседнего квартала.

То, что дача, на которой нашли полумертвого Перепахина, находится так близко от пристанища Вадима, я не ожидал.

- Да, он в больнице.

- Вы были у него?

- Был.

- Живой?

- Да, приходит в себя.

- Ничего не помнит, конечно?

- Откуда вы знаете?

- С ним всегда так. Наберется, и память отшибает.

На этот раз было, конечно, не как всегда, но об этом я не сказал. Напротив, согласился.

- Да, с памятью у него неважно.

- А вы его наслушались.

- Почему?

- Уверен, вы от него заявились.

Проницательность Вадима раздражала меня.

- Не имеет значения, от кого я пришел. Важно, зачем.

Он изобразил поклон.

- Я весь внимание.

- Я уже говорил. Вы наломали дров. И я хочу знать, неужели вы в самом деле верите в то, что Лена дочь Сергея Ильича?

Он поднялся и сделал шаг ко мне. Признаться, я не понял его движения и отодвинулся невольно. Но он всего лишь нагнулся и достал из-под шезлонга бутылку, которую я раньше не заметил. Бутылку он неторопливо поднес ко рту, сделал глоток и только после этого усмехнулся.

- Что это вы отпрянули? Испугались?

Признаваться не хотелось.

- Ответьте мне, пожалуйста.

- Ну, если это вас так заинтересовало... Да, я верю. Я даже уверен. Довольны?

И он чуть покачнулся, опускаясь на стул.

- Вы... пьяный?

- Предположим.

- Понятно.

- Что вам понятно?

- На трезвую голову такое не выдумаешь.

- О моей голове не беспокойтесь. Она в порядке. Это вы неудачливый сыщик, вынюхиваете, вынюхиваете, а все без толку. А я собрал доказательства. С математической точностью.

Мое раздражение усилилось.

- Я говорил с Наташей...

Это его рассмешило.

- Нашли кому верить.

- А зачем ей скрывать? Теперь, когда Сергей умер.

- Как зачем? Она мужу наврала. Вот и боится правды.

- Вы это серьезно?

- Я собрал факты, - повторил он упорно. - У меня доказательства.

- Я знаю, как вы их собираете.

- Чем вам мои методы не нравятся?

- Зачем вы вырвали страницы из дневника?

- Какого еще дневника?

Если он и притворялся, то очень умело.

- Из дневника Сергея, который вы видели у Полины Антоновны.

Вадим снова встал.

- Это еще что?

- Вы прекрасно знаете. Почему же вы не предъявили это доказательство? Или оно опровергает все предыдущие?

Я тоже поднялся. И тут он заорал:

- Послушайте, вы! Вы чокнутый? Да? Я в глаза никаких страниц не видел.

Конечно, ему было невыгодно признаваться, но чтобы так вскипеть...

- Значит, вы не вырывали страниц?

Не знаю, каким образом он взял себя в руки. Видимо, это было выгоднее, полезнее.

- А что там было, на этих страницах?

Сказать правду значило лишиться всех преимуществ в разговоре.

- Там говорилось о настоящем отце, - рискнул я.

- Плевать. Мало ли что написать можно...

- Он писал для себя.

Вадим не спорил. Он взял вилы, прислоненные к стене дома, и поворошил затухающие листья. Дым повалил сильнее.

- Чушь. Ладно.

- В том-то и дело, что не ладно. Прекратите лихорадить чужую жизнь. И жене голову забивать.

Я не ждал положительного ответа на эти слова, но он согласился:

- Ладно.

Это было сказано так покладисто, что я мысленно поблагодарил его. Я всегда предпочитаю худой мир доброй ссоре и готов откликнуться на каждое миролюбивое слово. Я только не придал достаточного значения быстроте происшедшей в нем перемены.