Остановка на Медленном Году (сборник)

Дону Кайману было тридцать один год, и он был крупнейшим в мире ареологом (другими словами, специалистом по планете Марс), по крайней мере, в Свободном Мире. (Кайман, правда, признал бы, что старый Парнов из Института Шкловского в Новосибирске тоже кое-что в этом соображает). Кроме того, он был иезуитом. Он не задумывался над тем, кто же он в первую очередь; Марс был его делом, а служение Богу — призванием. С благоговением и радостью он поднял гостию, выпил вино, произнес последнее «redempit», бросил взгляд на часы и присвистнул. Опаздываем. Сутану он сбросил в рекордное время, хлопнул по плечу мексиканского мальчишку-служку, тот оскалил зубы в улыбке и открыл перед ним двери. Они любили друг друга; Кайман считал даже, что этот мальчик, может быть, сам когда-нибудь станет и священником, и ученым.

Уже в спортивной рубашке и брюках, Кайман прыгнул в свой кабриолет. Старомодный, на колесах вместо воздушной подушки, на нем можно было даже свернуть с автоматической автострады. Только вот куда сворачивать? Он набрал номер института, включил основную батарею и развернул газету. Маленький автомобильчик сам выполз на автостраду, дождался свободного места в потоке машин, втиснулся в ряд и со скоростью восемьдесят миль в час понес его на работу.

Новости в газете были, как обычно, плохие.

В Париже МИД метнул очередную молнию в адрес мирных переговоров в Чандригаре. Израиль отказался вывести войска из Каира и Дамаска. Пятнадцатый месяц военного положения в Нью-Йорке не спас от засады конвой десятой горнострелковой дивизии, прорывавшейся через мост Бронкс-Уайтстоун на помощь гарнизону Ши-Стэдиум, пятнадцать солдат погибло, конвой вернулся в Бронкс.

Кайман со вздохом отложил газету, повернул к себе зеркальце заднего вида, поднял боковые окна, чтобы укрыться от ветра, и принялся причесывать длинные, до плеч, волосы. Двадцать пять раз с каждой стороны — для него это был такой же ритуал, как и месса. Сегодня причесываться придется еще раз, потому что он обедает с сестрой Клотильдой. Сестра была уже наполовину убеждена, что должна испросить разрешения от некоторых обетов, а отец Кайман был готов обсуждать с ней эту тему так часто и так долго, как позволяют приличия.

Он въехал на территорию института сразу вслед за Роджером Торравэем, потому что добираться ему было ближе. Они вместе вышли, отправили машины на автоматическую парковку, и одним лифтом поехали наверх, на совещание.

Заместитель директора Т. Геймбл де Белл.

Пока он готовился накручивать хвосты на утреннем совещании, киборг лежал на животе в тридцати метрах от него, голый, с разведенными в стороны ногами. На Марсе ему придется питаться исключительно безшлаковой пищей и в мизерных количествах, а пока выделительную систему решили сохранить хотя бы на минимальном уровне, несмотря на трудности, возникшие из-за изменений в строении кожи и метаболизме. Хартнетт с радостью ел, но терпеть не мог клизму.

Директором программы был генерал. Научным директором — известный биофизик, работавший еще с Уилкинсом и Полингом; двадцать лет назад он бросил науку и начал работать важной шишкой, потому что именно здесь лежали большие деньги. И тот, и другой имели весьма отдаленное отношение к работе самого Института, и выступали, как связующее звено между его работниками и стоящими в тени хозяевами с золотым ключиком.

А для повседневной, рутинной работы существовал заместитель директора. Сегодня с утра на его столе уже скопилась целая стопка записок и отчетов, и он уже успел их просмотреть.

— Зашифруйте изображение, — бросил он, не поднимая глаз.

Гротескный профиль Вилли Хартнетта на экране у него над головой рассыпался на строчки, превратился в снег, и наконец, снова приобрел свои привычные очертания. (Видно было только его голову. Собравшиеся в кабинете не видели, какое унижение приходилось переносить Вилли, хотя большинство и так знало. Эта процедура стояла в ежедневном распорядке дня). Теперь изображение стало черно-белым, менее четким и подрагивало. Зато теперь оно надежно защищено от чужих глаз (на случай, если какой-нибудь шпион подключится к внутренней телесети). Когда показывали лицо Хартнетта, качество изображения все равно не имело никакого значения.

— Начнем, — бесцеремонным тоном начал заместитель директора. — Дэша вчера слышали все. Он прилетал не ради ваших голосов. Ему нужно дело. Мне тоже. Чтобы я больше не видел никаких проколов, как с этими сраными фоторецепторами.

Он перевернул листок.

— Текущее положение дел, — прочитал он. — Все системы командора Хартнетта работают нормально, за исключением трех. Во первых, искусственное сердце не очень хорошо реагирует на продолжительные упражнения при низких температурах. Во-вторых, зрительная система слабо реагирует на высокие частоты, начиная с темно-голубого. Я разочарован, Брэд.

Тут он поднял взгляд на Александра Брэдли, специалиста по системам восприятия глаза.