Остановка в Венеции

Чечилия души во мне не чаяла и, сказать по правде, очень способствовала моему продвижению. Она окружила меня заботой, не отрицаю, но вскоре ее образ жизни стал для меня невыносимым — зряшность и никчемность его утомляли, притом, что у меня завязывались все новые приятные знакомства и дружба. Я не мог остаться с ней, но Чечилия не собиралась меня отпускать. Я время от времени ее навещаю, поскольку она требует того безоговорочно и поскольку, если честно, она была мне хорошим другом. Она не порочна, она, скорее, добрая душа, погрязшая в праздности, которую ты далее представить не сможешь».

«И ты виделся с ней после нашего знакомства?» — не в силах посмотреть на него, спросила я. «Нет. После обручения — ни разу». — «А прежде?» — «Прежде — да. Она любит меня, Клара. Я не хочу себе льстить, но дело обстоит именно так. Как бы я хотел, чтобы было по-другому, чтобы я мог уйти, не оглядываясь — но это невозможно. При всей ее взбалмошности она чувствительная душа, страдающая от одиночества. Но я ни разу не был с ней близок с тех пор, как мы с тобой связали себя клятвой. Клара, — взмолился он, — ты ведь не думаешь, что я не знал женщин? Знал, и много. Доступных хватает. Их полным-полно кругом, на любой вкус, только и ждущих, чтобы ухватить свой кусок, но я ни разу, ни разу с тех пор, как встретил тебя, не польстился. Я рассказал Чечилии, что мы скоро поженимся. Я в красках расписал ей мою любовь к тебе. Она опечалилась и вознегодовала. Она примкнет к тем, кто ставит нам препоны, но у них ничего не выйдет, мы из другого теста. Клара, милая, я скорее погибну, пытаясь уберечь тебя, чем разорву связь».

Я никогда не видела такого страдания на его лице.

Какими словами описать мои чувства после его признания? Про близость с женщинами, про то, что жизнь его была доселе довольно беспорядочной, я слышала и прежде, это для меня не новость. Но мысль, что имеется некая важная незамужняя особа, которая настойчиво его преследует да еще имеет на него притязания, и что однажды, устав возиться с навязчивым ребенком, он может уйти к ней, посеяла в моей душе бурю. «Дзордзи, — сказала я, обретя наконец дар речи, — ты должен все как следует обдумать. Что, если ты не до конца искренен, отторгая ее? Ты абсолютно уверен, что в глубине души у тебя не осталось к ней никакой привязанности? В конце концов, она соблазнительная, холеная дама невиданной красоты, довольно знатная. Может быть, я для тебя лишь безыскусная диковинка, забава, которой ранее, несмотря на обширный опыт, ты не встречал. Ты ведь понимаешь, у меня может не хватить привлекательности, чтобы удержать твой интерес». «Клара! — воскликнул он. — Я уже мужчина. Я разбираюсь в собственной душе. Я искал, истосковавшись, везде и всюду — и ничего не находил, что утолило бы мою тоску. Я отхожу Чечилию кнутом, если понадобится, чтобы она отстала, только не оставляй меня, не бросай одного!»

В смятении, весь дрожа, он взял меня за руку, и мы пошли. Мы шли — и я понимала, что так надо, — к нему в покои. Раскрывшись друг перед другом, как никогда прежде, мы снова стали едины.

10 июня

Z принялся за грандиозный новый труд, который я считаю просто непостижимым. Там будут величественная спящая Венера и маленький купидон на фоне характерного драматического пейзажа. Никому до него не приходил в голову такой сюжет. Картину заказали в честь бракосочетания одного из патронов — Джироламо Марчелло. По словам Z, мессир Марчелло почитает Венеру как давнюю покровительницу своего рода, уходящего корнями в Древний Рим, и богиня считается у них родоначальницей. Не верится, что кто-то может всерьез утверждать подобное.

Z нарисовал Венеру возлежащей в окружении пастельных драпировок на заросшем травой холме — сама местность, кажется, созвучна погруженной в грезы небожительнице. В последнее время его занимает изображение героических фигур в бесчисленных позах. Набросками завалены все его столы. Богиня и впрямь словно воспаряет над обволакивающим ее сонное тело пейзажем. Пухлый купидон утвердился на земле куда крепче. Божественная греза о любви и смелый шаг вперед, на который лишь он мог отважиться. Подражаний будет много.

Гений моего учителя не знает себе равных. Он же сам считает своим учителем мессира Леонардо. Он встретил этого великого человека, когда тот приезжал погостить в Венецию. Привезенные из Милана рисунки, которые Z довелось увидеть, поразили его и перевернули всю душу. А еще Z потрясла небывалая смелость Леонардо да Винчи, твердость его мнения. Он уверяет, что Леонардо — чародей. Но даже такому гению, считает он, не постичь союза света и цвета так, как венецианцу, которому для этого достаточно просто пошире раскрыть глаза. Цвета у Z всегда были сложные, а в последнее время упростились. В новых работах всецело правит киноварь.