Останься со мной

Проблемы?! Мне хочет ржать, как чокнутая лошадь, которая поняла, что ее ведут на бойню. Проблемы, мать его…

— Я работаю над этим, — цежу сквозь зубы.

— Вы очень способная девушка, и я уверен, что справитесь со всеми трудностями.

Меня не оставляет ощущение, будто он издевается надо мной. Это деланное сочувствие настолько унизительно, что у меня от стыда пылают кончики ушей.

— И кстати, у меня есть предложение, — как бы между прочим добавляет потный, — в мою фирму требуются сотрудники. Я готов вас принять, чтобы помочь расплатиться.

Ах ты ж е-мое, какой щедрый.

— Спасибо, но нет, — произношу гораздо резче, чем планировала. Оно само так получилось. Неожиданно и для меня, и для него. К такому жесткому отказу Щеглов точно оказывается не готов, поэтому в трубке зависает тишина, прерываемая лишь неприятным сопением.

— Лерочка, вы не представляете от чего отказываетесь.

Я редко прислушиваюсь к интуиции и еще реже к голосу здравого смысла, но сейчас и то и другое вопит, чтобы от него надо держаться подальше.

— Спасибо за предложение, но я справлюсь сама.

— Интересно каким образом? — он на миг теряет свою отеческую заботливость, но спохватывается и добавляет, — поймите, я очень за вас переживаю.

— Не стоит. Справлюсь! Спасибо за заботу, Аркадий Дмитриевич, хорошего вам вечера!

— Лерочка…

Я больше не слушаю. Скидываю звонок и убираю телефон в сумочку, пребывая в абсолютной уверенности, что поступила правильно. Пусть катится к черту, со свой заботой.

Вот только, к сожалению, у него другое мнение на этот счет. И когда до дома мне остается всего пара сотен метров, меня нагоняет темная неприметная машина. На улице, как назло, никого нет. Поэтому не видит, как здоровенный амбал затаскивает меня в салон.

Глава 12.3

Глава 12.3

Я всегда хотела почувствовать себя актрисой с мировым именем, сняться в блокбастере. С гонками, преследованиями и похищением.

И вот пожалуйста. Мечты сбываются.

Я в машине. На голове какая-то грубая тряпка, неприятно пахнущая мужским одеколоном, во рту кляп с привкусом того же одеколона.

Меня не били, но поскольку я активно сопротивлялась — пиналась, царапалась и кусалась — скрутили так что не пошевелиться. Было очень больно плечи, потому что руки связаны за спиной, во рту привкус крови из прикушенной губы. В груди – словно ледяная глыба. Я боюсь. Настолько что дышать невозможно. И это страх не за свою непутевую жизнь. Больше всего мне страшно, что мама может не дождаться меня, и что больше не увижу Макса.

— Зараза! — сердитый шлепок по бедру, — ты мне руку прокусила. Стерва.

Я бы ему что угодно прокусила, если бы это помогло сбежать.

— Я же говорил. По башке и в багажник.

— Велено не трогать.

Кто велел? Кому я на фиг вообще нужна. Живу с мамой и сыном в старенькой двушке. Обычная. Ни денег, ни связей. Зато долгов выше крыши…

Я почти не сомневаюсь, что все это дело рук Щеглова. Не понравилось ему, как я его отбрила, вот и натравил своих прихвостней. Урод потный.

Мы едем, наверное, почти час. Я сначала пытаюсь запомнить повороты, но вскоре понимаю, что следопыт из меня никудышный, и просто отчаянно молюсь, чтобы выбраться из этой передряги живой и невредимой.

Боюсь, что меня увезут слишком далеко, но еще больше пугаюсь, когда машина все-таки останавливается.

— Приехали, кукла! — снова прилетает по заднице.

Я дергаюсь, наугад бью ногой и попадаю во что-то живое.

Мат, рычание, обещание стереть в порошок. Невольно зажмуриваюсь, ожидая оплеухи, но меня просто вытаскивают из салона и под оба локтя тащат куда-то. Под ногами твердый то ли асфальт, то ли бетон. Звуки шагов эхом отражаются от стен. Впереди скрипит тяжелая металлическая дверь. На ступенях я спотыкаюсь, но упасть мне не дают. Тащат дальше.

Тряпка все еще у меня на голове, и я могу лишь очень приблизительно оценить, где мы находимся. Вот темная улица, а вот темное помещение. Здесь душно, пыльно, под ногами хрустит бетонная крошка. По металлической лестнице наверх на пару пролетов, потом снова коридор, поворот и мы попадаем в помещение со светом.

Меня выталкивают вперед, так что чуть не падаю. Снова ловят. И только после этого развязывают веревку, стягивающую за спиной запястья. Мышцы так свело, что от простого движения становится больно. Тру запястья, плечи, но стоит потянуться к голове, как мои руки грубо перехватывают.

Боже, мне так и придется стоять тут с мешком на башке и вонючей тряпкой во рту?

Однако после секундного замешательства, меня все-таки освобождают окончательно. Мешок исчезает, кляп тоже. Те двое мужиков, которые меня похитили и привезли сюда, молча разворачиваются и уходят.

Чувствую себя отвратительно. Губы, кажется, распухли и онемели, язык тоже. Убила бы за глоток воды.

— Здравствуй милая, — раздается голос доброго дядюшки, от которого у меня тут же начинается изжога. Он сидит на единственном стуле и вальяжно покачивается на задних ножках. Наверное, ощущает себя крутым мачо.

— И вам не хворать.

— Вижу, не удивлена.