Останься со мной!

В доме было темно и тихо. Сразу после ужина мальчики разошлись по своим комнатам, и Мак вернулся в кабинет, собираясь поработать с бумагами вместо того, чтобы лечь спать. После разговора о разводе Мак был угрюмым и каким-то притихшим, и Сара оставила его в покое. Она перенесла несколько личных вещей из фургончика в спальню на втором этаже. Это была комната с высоким потолком, украшенным лепниной, и обоями с цветными узорами, выдержанными в духе столетия; с ними контрастировали берберский ковер и ванная комната со сверкающим кафелем. Кровать была просторной, со множеством пухлых подушек и белым легким покрывалом, очень удобным для летней ночи. Но Сара никак не могла заснуть. Она попыталась это сделать с открытым окном, впустив легкий ветерок, все еще хранивший последнее солнечное тепло. Затем закрыла окно, отгородившись от нестройного стрекота цикад. Потом попыталась читать, слушать любимые компакт-диски и в итоге стала расхаживать по комнате. В тесном фургончике она не могла позволить себе такую роскошь. «В этой чертовой комнате можно услышать эхо, если запеть», – с раздражением подумала Сара, мечтая о металлической крыше на расстоянии вытянутой руки над головой. Она ощущала себя ничтожно маленькой, совсем потерявшейся в этой комнате и ужасно одинокой. На ней была просторная белая футболка, которую она использовала, как ночную рубашку и которая доходила ей до колен, – одна из тех, что носил Грег, тонкая и мягкая от множества стирок. Не потрудившись накинуть что-либо сверху, Сара спустилась вниз по лестнице и пошла дальше через гостиную, ведущую к двери на крыльцо. Выйдя в ночь, по-западному безбрежную, она облокотилась на перила крыльца, сделала глубокий вдох и почувствовала, что успокаивается.

Сара даже не вздрогнула, услышав скрип плетеного кресла. Медленно повернувшись в ту сторону, она разглядела в тусклом свете луны силуэт Мака, сидящего в кресле и положившего больную ногу на табурет перед собой.

– Тебе нужно отдыхать, – произнесла она тихим ласковым голосом, боясь нарушить этот покой.

– Я проспал два дня подряд. Я не устал. – Его голос был таким же тихим, как и у нее. – Ты что, не можешь уснуть? Иди сюда, побудь со мной.

Сара прошла через крыльцо и села рядом с ним. Мурашки побежали у нее по коже: плечо Мака, коснувшееся ее плеча, когда он положил руку на спинку кресла, поскрипывающее сиденье, прохладные доски под ее босыми ногами – во всем этом ощущалась какая-то странная эротика, и Сара затрепетала.

– Я думаю, что после проделанной за день работы ты должна быть смертельно уставшей, – сказал Мак. – Майкл сообщил, что ты даже выполола все сорняки в огороде.

– На самом деле все это было так, ради забавы, – призналась Сара, – просто перемена рода деятельности.

Мак негромко рассмеялся:

– Тогда тебе надо почаще выходить из грузовика, если прополка для тебя развлечение.

Он нагнулся, поднял с пола бутылку с узким горлышком и отхлебнул из нее.

– И как же ты обычно проводишь день в дороге, – спросил он, – если, конечно, не считать прополки сорняков?

– Обычно... я езжу на грузовике, наблюдаю, что происходит вокруг меня.

– Но неужели тебе никогда не хотелось остановиться и выбраться наружу? – Для пущей выразительности он взмахнул бутылкой, темное стекло которой блеснуло при свете луны. – Разве тебе не нужно хоть иногда почувствовать землю под ногами, погрузить в нее руки?

– Нет, я не хочу больше пачкать в грязи свои руки. Я не хочу больше испытывать это, не хочу познавать жизнь. «Бывать там-то, делать то-то...», как говорят в обществе.

Какое-то время Мак молчал. Она услышала, как он с легким стуком поставил бутылку на доски.

– Неужели ты никогда ни о чем не скучала?

– О сорняках, – бросила она, – я скучала о сорняках.

Ее категоричное высказывание вызвало у него улыбку.

– В мире существуют не только сорняки, и ты сама это знаешь.

Сара почувствовала, как Мак шевельнулся и повернулся к ней, изучая ее, и подумала, что вряд ли он сможет что-то увидеть при таком тусклом свете. Сможет ли он разглядеть в темноте, как быстро бьется жилка на ее шее и как четко вырисовывается грудь через тонкую футболку? Ее стала бить дрожь.

– Замерзла? – спросил он, заметив это. Она покачала головой:

– Не совсем.

– Нервничаешь?

– Нет. – Она внимательно посмотрела на него, но его глаза казались двумя черными омутами на затененном лице. – Конечно, нет.

– Одна, в темноте, со мной, в одной рубашке... Уверен, ты нервничаешь. – Его голос лился ровно, словно усыплял ее бдительность.

Она сделала слабую попытку засмеяться, смущенная тем, насколько близок он был к истине.

– Думаю, что я в безопасности. Тем более, что всегда смогу убежать от тебя.

– А ты вообще не устала от этого бегства?

– Ты только что сказал мне, что не устал, потому что проспал целых два дня.

– И что? – Его пальцы тихо перебирали ее волосы.

– А то, что я спала целых двадцать лет. – Она попыталась увернуться от его ласковых рук и поднялась с кресла. – Я могу еще долго, долго бежать.