Останься со мной навсегда

— Ох, ты ж! Батюшки! Да, что же это? Касаточка моя! Сейчас, сейчас я мигом скорую вызову, — она стала торопливо набирать номер телефона, и её старые крючковатые пальцы то и дело застревали в пластиковой решетке телефонного аппарата советского времени. Наконец она набрала номер и стала голосить: Скорая? Аллё! Скорая? У нас роды тут начались, приезжайте! Чего? Схватки когда? — тётя Ира оглянулась на Наристе и спросила, — схватки у тебя как часто?

— Не знаю, когда звонила к вам, первый раз схватило, но все вниз тянет…

— Схватки каждые полчаса, а воды уже отошли, а? А? ага, ага… Адрес? Сейчас… записывайте, — тётя Ира продиктовала адрес и, положив трубку, посмотрела на Наристе: — Ты вещи то хоть приготовила? Давай я сбегаю, а ты здесь посиди!

Тётя Ира, суетливо помыв руки, отправилась к Наристе, чтобы взять вещи и приготовиться к приезду врачей. Пока она была у них в доме, у Наристе снова начались схватки. Ей казалось, что всё внутри неё горит и режет. Она постаралась успокоиться, и стала дышать, как необходимо при таких случаях.

Скорая приехала через десять минут. Они помогли сесть Наристе в машину и увезли её в областной роддом.

* * *

Всю ночь Атаю снились кошмары. Проснувшись, он так и не почувствовал себя отдохнувшим. До конца командировки оставалось две недели, но каждый день тянулся теперь мучительно долго и вечером, ложась спать, Атай не мог сразу уснуть и ворочался, засыпая лишь под утро. Его беспокоило молчание жены, отсутствие от неё вестей. Дозвониться до неё он так и не смог. Всё, что было в его силах — это просто терпеливо ждать окончания командировки.

Он каждый раз, словно переснимая эпизоды фильма, проворачивал моменты его встречи с семьей, то добавляя, то вырезая моменты. И каждый раз понимал, что всё не так, как он себе рисует в воображении. Злясь на самого себя, он вскакивал и начинал нервно курить, затем успокоившись, снова ложился, пытаясь уснуть.

Кондиционер не спасал его ни от жары, ни от ощущения нехватки воздуха. Беспокойная ночь оставила отпечатки на лице Атая в виде синеватых кругов вокруг глаз, и даже кофе не подействовал на него освежающе. Ближе к обеду у него вдруг без видимой причины разболелся зуб, словно его выкорчевывали с корнем огромными щипцами. Превозмогая внезапную боль, Атай отправился в военный госпиталь. Врач, осмотревший его, лишь развел руками, не найдя поводов для беспокойства, но увидев, как Атай в очередной раз скрючился от боли, выписал ему направление на рентген. Рентген так же ничего не выявил. Атаю казалось, что это напасть ниспосланная на него за какие-то грехи. Боль стала просто сводить его с ума, судорожно сжимая всю челюсть в свои крепкие тиски. Через два часа всё прекратилось. Также внезапно, как и началось. Атай лишь мог теряться в догадках о причине этой боли.

А причина была.

Иногда человеческий разум не вмещает в себя даже толику понимания того, что на каком-то сверхтонком, невидимым простому глазу проводнике, каким — то неведомым и непонятным образом телепатически психо-сенсорно передаётся вибрация от одного человека другому через огромные расстояния. Именно то же самое случилось и с Атаем, у Наристе, испытывавшей вначале схваток боли, исчезли болевые симптомы. Схватки продолжались, но без боли. Наристе интуитивно понимала, что это схватки, но не могла понять, почему она не испытывает прежней режущей боли и лишь слабое потягивание живота, и желание тужиться давала ей понять, что роды происходят.

В половине девятого Наристе разрешилась от бремени. Родилась девочка, вполне здоровая, несмотря на то, что не доносила её мать еще три недели. Она показалась Наристе немного вялой, но после шлепка акушера заверещала на всё отделение. Наристе счастливо заулыбалась. Её ожидания, наконец, были вознаграждены, и сейчас она была на седьмом небе от счастья. Врач положила ребенка на грудь матери и, прикрыв сверху покрывалом, вышла. Девочка была славненькая, с маленькими рыжими кудряшками тоненьких волос, Наристе осторожно подтолкнула сосок своей груди к маленькому рту дочери, та словно почуяв запах, сначала неумело, потом более жадно стала причмокивать. Это было настолько удивительно, Наристе — сама врач, не разучилась удивляться. Вот только что этот ребенок был внутри, а сейчас он уже сам дышит и берет необходимое для его жизни. У девочки были красивые, как у миниатюрной пианистки пальчики с длинными ногтями, она так смешно разводила этими своими тоненькими пальчиками, что Наристе засмеялась. В своих счастливых мыслях Наристе не заметила, как сон стал обволакивать её теплыми волнами, и она заснула.

* * *