Останься со мной (СИ)

— А тогда только такие и водились, и простой люд не знал, добра от них ждать или худа. Потому-то их и запечатывают теперь, от греха подальше. Так вот, эта яга поведала, где спрятана смерть Кощеева. Только вот дальше сказки по-разному сказывают. То ли указала ведьма на Иглу в которой смерть запрятана, то ли на меч-кладенец. Как бы рассказчики не путались, а все в один голос твердят, но нужное оружие царевич добыл. И до Кощеевых земель добрался. А вот дальше у него не заладилось. Да так крепко, что кормить бы Ивану ворон, если бы не пришел к нему Горыня-предатель. Дружок Кощеев, потерпев очередную неудачу в любовных делах, решил пойти на обман. Взялся убить Коща в обмен на руку Василисы.

Как тать в ночи, пробрался он в покои к Кощу и покончил с ним. Только не принесло убийство желанной награды: вместо обещанной Василисы отрубил Горыне Иван-царевич голову и покрыл его славой посмертной. С тех пор каждый знает, что Смогичи — предатели и обманщики, а еще до чужих невест охотники. Потому и поверье ходит – встретить кого из их братии перед свадьбой – к беде.

Ладно, отвлеклась я. Иван царевич после победы над Кощеем и Горыней стал зваться Премудрым. От него и род наш царский пошел, правителей и защитников Гардарики.

— А Василиса как?

— Как? Как долг велит. Вышла замуж за своего Ивана и стали они вместе жить-поживать да Гардарикой править. Детишек рожать. А теперь спи, золотце. Завтра сам царь-батюшка тебя видеть желает. Не дело во дворце в кулак зевать.

----

[1] Повойник - старинный головной убор замужних женщин, представлявший собой мягкую полотняную шапочку с круглым или овальным верхом.

Глава 1, в которой Василиса получает подарок

Есть люди, словно морской бриз в солнечный день. Теплые, нежные, с привкусом соли на губах. Говоришь с таким, смотришь на него, а по душе растекается пекучая горечь. Ведь знаешь, не твой это ветер, мимолетный. Он тут лишь для того, чтобы растрепать волосы, разбередить душу и умчаться прочь. Такой поднимет песок несбыточного, забьет бураном намеченную дорогу, да так, что не вспомнишь, куда вел тебя путь, и улетит своим путем, оставив тебя одну-одинешеньку посреди ледяной пустыни.

Все эти мысли, незваные, неуместные и совершенно бесполезные, пронеслись у Василисы в голове в тот момент, когда она, вымокшая до последней нити на исподней рубашке, стояла на пороге каюты купеческого класса, на высоте четырех верст от уровня моря, и глядела сквозь запотевшие очки в удивленные глаза хозяина дирижабля.

Рядом суетился ветровой, от волнения то и дело поднимаясь в воздух.

— Отцом Даждьбогом клянусь, Оган Смогич, оно случайно вышло! Берегиня, как высоту набирать стали, разнервничалась да излилась на соседку водой речной. Уж я дул, дул. Сушил, сушил, да все без толку. Оно... переодеться б девке в сухое, чистое. Путь-то не близкий, а с платья течет. Кабы не разболелась, чай, не чародейка, любую хворь на раз подцепить может.

Дух-хранитель дирижабля замолк. Василиса и вовсе не считала нужным что-либо говорить. Она кожей чувствовала, насколько гадко выглядит и боялась попросту не выдержать и разреветься. Чужой взгляд жег. С платья капала вода. На узорной праздничной завеске[1] изумрудной чешуей блестела ряска. Стоило смахнуть ее, как пришлось ловить съехавший на бок венец.

Молчание затягивалось. Наконец хозяин каюты, не дождавшись иных объяснений, спросил:

— А мамки, няньки, сударыня, ваши где?

Василиса вспыхнула словно свечка и тихо, что б не было слышно, как сел с обиды голос ответила:

— Своими руками пользуюсь.

Маг коротко кивнул и не стал более допытываться.

— Добро. Переодевайтесь конечно, только не залейте документы на столе. У берегинь природный дар силен. Дня три еще с волос и платья течь будет.

Василиса на это лишь спешно поклонилась, подхватила туесок самобраный да скрылась за легкой дверцей.

Ветровой принялся сушить лужу, ворча и причитая о том, что разумных духов следует садить отдельно от других пассажиров. А Оган отвернулся к окну. Не о том сейчас были его мысли. И даже не о барышне с ярко-синими глазами, кукольным личиком и острыми плечами, которых не смогла сокрыть даже свободная завеска. Вода ведь о всякой девке правду скажет. И о тощей, и о пышнотелой. Хороша, конечно, незнакомка, даром, что чужая невеста. Если он, конечно, правильно прочел узор на подоле. Даже слишком хороша. Чернокоса, тонкоброва. Губы-вишни, щеки-бархат… и очки, от которых изменяющими чарами веет за версту. Скучно.

Потому прелести девицы отвлекли его от темных мыслей лишь на те бесконечные мгновения, покуда он любовался на них. Но стоило наваждению скрыться за дверью, как черной змеей в душу вновь пролезли слова отца: «Пришла пора жениться. Нужно успеть, пока братья твои живы».

Оган тряхнул головой. Нет. Пусть отец хоть все нутро выест. Не станет он чужой судьбой кормить родовое проклятье.