Останься со мной живым

— Кать, заткни его как-нибудь, прошу! — услышала я Егора, но мне вдруг стало любопытно.

— Вообще он с девушками плохо ладил, слишком скромничал.

Я с интересом глянула в сторону Егора, тот закатил глаза и состроил мне гримасу. Кто-кто, а Егор уж точно не скромный парень, я бы даже сказала, наоборот, нахальный и бесцеремонный, тем интереснее мне стало слушать рассказ Михаила.

— Егор скис сначала, когда она его бросила, но уже через неделю начал искать новую девушку. Специально, назло себе. Вот он во всём так, жизнь ему даёт пинка, а он стиснет зубы и начинает действовать. Всегда боялся знакомиться, так начал себя пересиливать, писал девушкам, на свидания стал ходить. Рейтинг составлял, всё искал похожую на Сашку. Дневник вёл, — Михаил опять вздохнул.

— Не нашёл? — полюбопытствовала я.

— Нет, — снова вздохнул Михаил. — Не успел. Но я уверен, что он обязательно бы нашёл ту самую. Егор бы не сдался.

Мы как раз вышли за ворота. Пришло время расходиться. Михаил вдруг шагнул навстречу и крепко меня обнял:

— Спасибо, Катя, что выслушала. Не знаю, что вдруг на меня нашло, я как родственную душу встретил. Прости, если напряг. Позаботься, пожалуйста, о Демоне.

Михаил записал мой номер телефона на всякий случай. Он уходил, а я смотрела вслед, казалось, что он даже расправил плечи, а может, просто сгущались сумерки. Так много и одновременно так мало общего было у них с Егором. Но одно я для себя поняла точно: никогда в жизни больше не поверю первому впечатлению о человеке, пока не проверю сама.

Егор молчал, даже когда Михаил скрылся из виду. Мы смотрели друг на друга, так много хотелось у него спросить, но я не знала, с чего начать.

— Ты мне никогда не рассказывал о своих родителях, почему?

— Ты, как всегда, начала бы жалеть, а я этого не хотел, — Егор опять взял меня за руку, сцепил пальцы в замок.

— Думаешь, они бы тоже мучились, если бы я их пожалела?

— Не знаю. Но продолжаю много думать о маме, вдруг она до сих пор слышит мои мысли. Наверное, неспроста говорят: о покойниках либо хорошо, либо никак. Так говорили ещё в четвёртом веке до нашей эры. De mortuis aut bene, aut nihil[1]. Похоже, информация о загробном мире уже давно просочилась.

Я задумалась, может, и правда, умирая, души слышат и чувствуют всё, что думают о них. Нужно стараться фильтровать мысли, чтобы лишний раз не посылать близким свою тоску. Но как можно радоваться, когда кто-то умер?

— И зла, и лицемерия, и скорби хватает, — с горькой усмешкой проговорил Егор. — Но ты бы знала, сколько тепла от хороших воспоминаний. Их нужно хранить и держаться за них, когда вдруг захочется кого-то пожалеть и порыдать, — Егор остановился, посмотрел мне в глаза, он улыбался. — А уж чувствовать, что тебя кто-то так искренне любит, бесценно.

Я улыбнулась. Егор знал, как сильно его люблю я, об этом не требовалось говорить и думать. Он чувствует в душе моё тепло, которое согревает обоих. Мне достаточно увидеть его, услышать, прикоснуться, как огонь разгорается с новой силой, обжигает. Егор был прав, когда сказал, что я могу испепелить любовью, и, похоже, не только его.

Мы вернулись домой, перекусили и пошли прогуляться с Дружком. Я так устала за день после бессонной ночи, что после всех прогулок глаза закрывались сами собой, но боролась со сном, заставляя себя бодрствовать, пока Егор не исчезнет.

Он видел, что я устала, уговаривал.

— Катя, пойдём, я тебя убаюкаю, — Егор обнимал меня, тёрся лбом о мою щёку, пока я допивала очередную кружку кофе, но взбодриться никак не могла.

— Усну, а ты исчезнешь, — я поставила кружку на стол и посмотрела в глаза Егора. — Не хочу тебя снова потерять. А поспать всегда успею.

— Есть у меня одно действенное средство, — Егор поцеловал меня и постепенно всё равно затащил в постель.

Глава 50. За стеной

Ко всему человек привыкает и к разлуке тоже. Тоска никуда не делась, но я старалась с ней бороться. Было много приятных воспоминаний и тёплых мыслей, на которые удавалось легко переключаться, как только начинала поглощать грусть. Егор, хоть и не был рядом, но всё равно всячески пытался меня развеселить, и ему это почти всегда удавалось.

Мы по-прежнему по вечерам изучали азбуку Морзе, общаться точками и тире было сложно, но успехи определённо имелись.

В один из вечеров мне позвонила Катя, сказала, что опять видит собаку. В этот раз Дружок спал в гостиной, на своём месте около камина. Сначала похрапывал, но потом его дыхание стало ровным, поверхностным, почти неслышным.

— Дружок! — крикнула ему. Но пёс никак не отреагировал. Не отрывая телефона от уха, я подошла к нему.

Глаза пса были немного приоткрыты, зрачки закатились, лишь тонкая белая полоска виднелась из-под век. Но Дружок как будто что-то неслышно говорил, его зубы немного щёлкали, чуть размыкались.

— Дружок, Дружок! — я его потеребила, пытаясь разбудить. Он не реагировал.

— Катя, собака исчезла! — услышала в трубке, и в этот момент Дружок открыл глаза и посмотрел на меня. Я погладила его по голове. Пёс лениво помахал хвостом, перекатился с бока и лёг на живот.

— Спасибо, Катя! Звони ещё!