Остаточная деформация (СИ)

Иначе и не скажешь. Лучше, черти бы побрали всех блажных дохляков, и не скажешь. Если бы Авессалом в эту секунду посмотрел на сына, то, возможно, нашёл бы более выразительные слова.

Глава 20. Слышать ангелов

Шурхіт крил на небесах

Ллє потоком

На землі кліпає птах

Лівим оком

Паола

Берт изнывал от неопределённости и противоречий.

Вернувшиеся возможности пьянили куда лучше самогонки. Уходили они постепенно, шажок за шажком, а вернулись оптом, в момент. Так, наверное, может себя чувствовать оставшийся без рук человек, который за годы как-то приспособился жить, а потом — бац! — и они на месте. И каждый день перестаёт напоминать битву с каждой сраной пуговицей, с каждым грёбаным куском пищи, который надо как-то донести до рта, с краном, с мылом, с дверной ручкой… Вдруг вспоминается масса всего, утерянного из-за этой борьбы, горизонт разворачивается победным знаменем и вдруг становится возможно всё… По крайней мере, так кажется.

Но слишком уж многое мешало насладиться феерией чувств. Берт мысленно даже ранжированный списочек составил — по рабочей привычке.

На первом месте Айрин. Берт не смог бы точно сказать, когда плюнул на доводы разума, нудившие, что не имеет смысла придавать столько значения девушке из боковой ветви. С ней, дескать, очень скоро придётся расстаться навсегда и вообще ничего не может быть всерьёз у гела и иферки, даже если не брать в расчёт Стёпочку. А как его не брать? Не всерьёз, в принципе, могло бы случиться, но и эта приятная перспектива тоже в некий неуловимый момент перестала устраивать Берта. Что себе думала Айрин, он не мог даже представить. Но она вела себя так, будто ничего не случилось. И по-прежнему хотела вернуться.

После того невиннейшего объятия — а им ведь случалось спать в обнимку, если ночь выдавалась сырой или в лесной чаще что-нибудь уж больно зловеще гукало — избегала оставаться с Бертом наедине. И в глаза не смотрела. И не подначивала привычно, держалась, как чужая, хотя и вежливо. Несколько раз он пытался с ней об этом заговорить, но девушка мило улыбалась и делала вид, что не понимает, о чём речь. Три дня назад он бы решил, что у Айрин воспалилась рана, но сейчас этот предлог не годился. Какая рана, если Берт позаботился о ней несколькими небрежными, якобы случайными касаниями? Большего и не потребовалось, и так заживало отлично, он просто чуточку ускорил процесс. И в Джековой бедовой головушке разогнал маленькую гематому — след от встречи с йорнами. Может, кровяной сгусточек и сам бы рассосался со временем, но зачем рисковать?

Берт мог и умом бы тронуться от сердечных, лишённых логики и смысла переживаний, но Стас поймал его за шиворот на очередном привале и коротко, без тени сочувствия, отрубил: «Всё в порядке. Терпи». Вот и терпел.

Все прочие проблемы на фоне первой норовили слипнуться в мутный ком, и стоило больших трудов не позволить им свершить задуманное.

Второе место досталось «работе», хотя логичнее бы ей быть на первом. В принципе, с неофициальной просьбой друга он справился: в сумке лежал, завёрнутый в рыцарские тряпки, оплавленный приборчик с обгорелым пером внутри. Берт считал, что такого доказательства достаточно. Но основное задание повисло в воздухе. Замеры неуверенные, обследованный кусок географии тоже бесполезный… Конечно, пробы всего, что поместилось, были уже уложены в маленький герметичный несессер. Но даже такой профан, как Берт, понимал: после прохождения через Трещину со всеми её многосложными потоками чёрно-белых сил, собранное наверняка как-то изменится. И опять тупик неопределённости. Вроде да, а может, нет. Возвращаться или попробовать ещё что-то разведать? В каком случае будет хуже?

Номер третий — прямое следствие из второго. Берт не хотел возвращаться. Теперь уже точно, с полным осознанием, никаких сомнений. Результатом его возвращения могла быть либо колонизация Паолы гелами, либо её уничтожение. Оба варианта ему жутко не нравились и третьего он не видел. Однако же на второй чаше весов — родной Гелио! И ветви… Теперь Берт хотя бы приблизительно представлял, что там творится, и мучительно хотел прекратить. Даже пустые и трусливые глаза «четвёртых» поблекли на этом фоне. Иферы — это люди, ровно такие же, как предки, не сырьё и не бесплотные тени. На них тоже распространяется клятва, приносимая каждым гелом в день получения права одиночества. Именно здесь Берт нашёл новую крепость души после обрушения предыдущей. Он должен защитить людей, а в первую очередь тех, кто дорог. Если ради этого придётся убивать — он убьёт снова.

Надо было возвращаться немедленно и защищать там, где это эффективнее всего — в золотом и голубом городе сбывшейся мечты. Но Берт всё медлил, и медлил, находя новые и новые предлоги для промедления.