Остаться в живых

Так было всегда. В течение многих столетий. Дети уходили на войну. Ван Герден говорил: в этом возрасте хочется показать, на что ты способен, оставить свой след в истории и получить возможность занять более высокое положение в иерархии.

Когда Тобела уехал из дома, он был еще моложе — ему было семнадцать. Он прекрасно помнил, как все было, как будто это было вчера. Он ехал в машине своего дяди, Сензени. Они ехали ночью. Квинстаун, Ист-Лондон, Умтата; и всю дорогу они безостановочно говорили о том, что его ждет. Сензени снова и снова повторял, что это — его право и его привилегия, почетная обязанность, что предки гордились бы им, что грядет революция, которая сметет несправедливость. Тобела прекрасно все помнил, но сейчас он уже не находил в своей душе прежнего огня, «бури и натиска»… Умом он понимал: да, все это было, но огонь угас. Остался только остывший пепел. На прощание, перед тем как он сел на автобус в Умтате, Сензени крепко обнял его. В глазах дяди стояли слезы. Тогда Тобела видел дядю в последний раз — неужели Сензени все знал заранее? Знал ли он тогда, что его собственная битва будет еще опаснее? Он работал в логове льва и рисковал гораздо больше… Может быть, Сензени потому так крепко обнимал племянника, что заранее предчувствовал, что погибнет на войне, которая шла дома?

Автобус ехал в Дурбан, в Эмпангени. То было путешествие в неведомое; в ранний предрассветный час Тобелу грызла тоска. Он ощутил свою беззащитность.

Семнадцать лет.

В семнадцать ты уже можешь идти на войну, но еще слишком молод для того, чтобы просыпаться ночью от страха, тосковать по своей кровати, своей комнате и добрым словам отца-священника. Ты еще слишком молод для того, чтобы гадать, обнимешь ли еще когда-нибудь маму.

Но взошло солнце и растопило его страхи. Он осмелел. Выйдя из автобуса в Понгола, он прекрасно себя чувствовал. В следующую ночь его нелегально переправили через границу в Свазиленд, а еще через ночь он был уже в Мозамбике, и жизнь его переменилась безвозвратно.

И вот сейчас он применяет навыки, усвоенные у немецких инструкторов. Его научили искусству лежать тихо — искусству, важному для наемного убийцы и снайпера, которые могут на долгие часы превращаться в невидимок и застывать в полной неподвижности. Правда, тогда он был моложе, а сейчас ему сорок лет, и организм уже не выдерживает таких нагрузок. Одна нога онемела, острые камни впивались в бедро другой. Ему было невыносимо неудобно; желудок горел, а пыл испарился. Больше всего на свете ему сейчас хотелось очутиться в полутора тысячах километров отсюда, в маленьком домике, рядом с мирно спящей высокой и стройной женщиной. Превозмогая тоску, он улыбнулся самому себе. Хорошо, что все меняется, никогда не остается таким, как было. Жизнь продолжается.

Улыбнувшись, он вдруг осознал, что и это путешествие тоже изменит его жизнь. Впереди у него не только Лусака.

Куда заведет его дорога?

Кто знает?

Аллисон сочиняла передовую статью. Ей было труднее, чем раньше.

«По противоречивым сообщениям из военных и неофициальных источников, вчера поздно вечером пилот штурмового вертолета „ройвалк“ засек Тобелу Мпайипели рядом с Петрюсбургом, городком в Свободном государстве».

Она перечитала первое предложение. Неплохо. Но не совсем то, что надо. Такую же информацию дадут и «Бургер», и радио, и телевидение. А к завтрашнему утру беглеца, возможно, уже арестуют. Она поместила курсор в конец абзаца, стерла его и начала писать заново.

«Вчера начался новый акт драмы с участием беглого мотоциклиста Тобелы Мпайипели, который отмечен загадочным исчезновением его гражданской жены Мириам Нзулулвази».

Вот по-настоящему сенсационная новость!

«Власти, включая пресс-службу ЮАПС и министерство по делам разведки, решительно отрицают тот факт, что миссис Нзулулвази арестована. Однако работники филиала банка „Абса“ на Херенграхт, в котором работает Мириам Нзулулвази, подтвердили, что вчера ее арестовали агенты неустановленной спецслужбы.

В ответ на вопрос, правдивы ли упорные слухи о том, что Мпайипели засекли с вертолета в Свободном государстве, неподалеку от городка Петрюсбург, представители военных дают один ответ: „Без комментариев“».