Остаться в живых

— Каким образом ты пришел к такому выводу? — полюбопытствовал я, начиная разжигать костер.

— Каким, говоришь, образом? Да очень просто, сынок! Мистер Мид, можешь не сомневаться, романтик по натуре, поэтому, даже вскипая и неистовствуя от одной только мысли, что ты свидишься с его дочкой, он вовсе не запрещает тебе сделать это и не прячет девушку подальше, а собирается сделать эту встречу невозможной для тебя. А это слово — «невозможный» — очень уж обширное и многозначительное, браток. Его легко произнести, легко написать черным по белому, но выполнить то, что за ним стоит, не так-то просто. Мид сказал, что собирается сделать эту встречу невозможной для тебя, а он человек богатый, он умен и вдобавок может расставить повсюду кучу вооруженных людей, готовых выполнить любой приказ. Но все равно есть шанс, что Мид выстроит стену, в которой один кирпич окажется слабым, и если мы найдем и вышибем этот один-единственный кирпич, то легко пролезем сквозь образовавшуюся брешь!

Лэнки закинул ногу на ногу, пока излагал мне все это, и на лице его проступило выражение такого живейшего удовольствия, какого я еще никогда в жизни не видывал.

— Но как нам обнаружить этот слабый кирпич в сплошной стене? — спросил я.

— Не знаю, — усмехнулся он. — Как раз об этом я и собираюсь теперь поразмыслить. Лучший способ обдумывания проблемы состоит в том, чтобы не дергаться, не беспокоиться, а просто глубоко дышать, как будто бы ты спишь, и довольно скоро, когда ты полностью расслабишься, в голову сами собой потекут новые мысли. Сначала — смутные и едва уловимые, как бесформенные, призрачные картины сновидения, которое еще не овладело тобой целиком, затем — все более ясные и отчетливые и, наконец, — готовенькие, во всей своей полноте и завершенности.

Я искоса поглядывал на Лэнки, продолжая готовить ужин. Я настолько проголодался, что, приписывая свой зверский аппетит и спутнику, решил запечь всех четырех куропаток сразу. Я насадил обработанные птичьи тушки на прутья, затем укрепил их перед костром, слегка наклонив и намереваясь таким образом хорошенько пропечь куропаток до появления соблазнительно хрустящей корочки.

Теперь осталось только присматривать за ними. У Лэнки нашлись кофе и кофейник, а также сухари и соль. Все это хранилось в походных сумках за седлом «медвежьей» лошади. Я вытащил и разобрал его припасы и, обнаружив неподалеку от нашей стоянки ручеек, журчавший среди деревьев, принялся готовить кофе.

Затем я снова взглянул на Лэнки: по-прежнему закинув руки за голову, он как в трансе смотрел на верхушки деревьев. Двигалась только его трубка — то медленно переползала из одного угла рта в другой, то просто покачивалась вверх-вниз. Лэнки же словно и не замечал этого, смотрел себе вверх ничего не выражающим взглядом — как лунатик.

Спустя какое-то время, не вытерпев, я задал новый вопрос:

— Лэнки, а ты сам когда-нибудь влюблялся?

— Да, пару-тройку раз.

— Так расскажи мне об этом!

— У-у-у, братишка, — протянул он, — у меня наблюдались все признаки помешательства, которые, я думаю, есть и у тебя сейчас. Ночью я не мог уснуть, а днем ходил сонный и вялый, не в силах ни есть, ни пить, ну и все такое прочее!

— И в кого это ты мог так сильно влюбиться, Лэнки?

— Да вот была одна такая дамочка близ Эль-Пасо, немного вверх по реке. Страшная как смертный грех, хуже и не придумаешь. Жила она в крошечном домике и разводила коз.

— Она была мексиканкой, Лэнки?

— На вид вроде как испанка. — Долговязый задумчиво нахмурил брови и добавил со вздохом: — А какие у нее были глаза!..

— А усов у нее, случайно, не было?

Лэнки моргнул одним глазом и перевел взгляд на самые верхние ветки.

— Что-то там такое виднелось вроде пушка над верхней губой, — признал он. — Я играл ей на банджо, ну и все остальное… Почти каждый вечер таскался туда повидать ее.

— Ну и что дальше?

— А дальше случилась одна очень грустная история, — вздохнул Лэнки. — Мне неприятно вспоминать об этом, и я бы не стал, не будь намного старше тебя. Но я обязан поделиться с тобой жизненным опытом. Так вот, однажды в полнолуние выехал я на дорогу к ее дому и увидел сбоку от себя огромную желтую луну. Она висела, просвечивая сквозь ветви деревьев, да так низко, что я мог бы вскарабкаться и оторвать ломоть.

Добравшись до места, подхожу я к крыльцу и вижу, что дверь закрыта, хотя внутри горит свет. Я стучу.

«Кто там?» — спрашивает Чикита. «Я, сестренка», — отвечаю я ей.

Тут в разговор вклинивается мужской голос. «Какой это, — я?» — рычит он по-испански.

А Чикита, эта подлая изменница, эта кукла набивная, и говорит ему: «Да ну, не бери в голову, это всего лишь никчемный янки, он уже довольно долго пытается приударить за мной». — «Пойду-ка я вспылю ему как следует», — заявляет мексиканец.

И вот он выходит, здоровый как шкаф, а кончики его усов торчат в обе стороны — как у кота…

Здесь Лэнки останавливается.

— Надеюсь, он не слишком грубо с тобой обошелся? — прыснул я, ожидая продолжения рассказа.

Лэнки пожал плечами.

— Это было давным-давно, браток, — ответил он, подумав. — А боец из меня плохой, да и память на драки короткая.