Остаться в живых…

А зрелище было величественным. На серо-черной поверхности гигантской волны яхта казалась почти игрушкой, красное закатное солнце отражалось от остекления рубки, играло на ней, пока судно проносило мимо «Тайны», в каких-то пятидесяти метрах от ее кормы. Волна неслась к берегу, как скорый поезд: быстро, ровно и неумолимо, с каждой секундой становясь все выше, и с ее ростом взлетала вверх и «Ласточка», и это был ее последний полет. Могучая косматая спина вала закрыла яхту от их глаз, но грохот от удара многотонного судна о скалу донесся до них явственно – волна встречалась с берегом с совершенно иным звуком. Вода обрушилась вниз пылью, а то, что миг назад было «Ласточкой», осыпалось вниз фейерверком обломков – мелких, крупных, стеклянными брызгами и бензиновыми фонтанами из разбитых баков, парящей над обрывом антенной системы навигации. Только встрявший в расщелину флагшток с российским триколором остался на обрыве на миг дольше, чтобы и его тут же слизала следующая жадная волна, набежавшая следом.

Смешно переваливаясь с ноги на ногу, словно боцман Рома из старого мультфильма о попугае, Кущенко побежал по палубе и навис над полулежащим Губатым, скалясь хищно и зло.

– Это все из-за тебя! – провизжал он. – Это все ты, мудак! Ты – неудачник! Что, Ленка!? Говорил я тебе – он из собственной жопы ничего не достанет! Не получится у него! Блядь, наняли бы профессионалов! Секретности захотелось? Ну, утопили бы и их, как этих телок! Долго ли умеючи? Моя «Ласточка»! Ты, придурок, хоть знаешь, сколько она стоила?

И Губатый сделал то, что давно хотела сделать целая толпа народу, и если бы хотя бы часть этой толпы присутствовала где-то рядом, то шум бушующей стихии утонул бы в грохоте аплодисментов.

Губатый размахнулся здоровой правой и въехал Владимиру Анатольевичу в ту часть лица, которую не зря называют «пятаком». Морской труд превратил мышцы Пименова в твердые, как камень, жгуты, а кулаки – в мечту боцмана. Удар вышел знатным. Кущ полетел к противоположному борту впереди собственных соплей, как кегля, сбитая шаром.

Но Владимир Анатольевич был бойцом, иначе никогда бы низкорослому парню с писклявым голосом не взлететь так высоко по служебной лестнице – отфыркиваясь вишневыми каплями, он вскочил с досок палубы и кинулся на Пименова разъяренным быком. Губатый не стал уворачиваться, а просто поставил под удар кущенковского кулака баллон, который продолжал держать в руках. Кости знатного пограничника хрустнули, как первый наст под упряжкой, и Кущ завизжал на грани ультразвука, тряся раздробленной кистью, а потом рухнул на колени, прижимая искалеченную руку к груди.

Солнечный свет померк. «Земляника со сливками» залила небо полностью, сожрав краски заката и синеву над горами. С неба косыми, неровными потоками обрушился ливень. Стало темно, но не так, как ночью, а как бывает зимними сумерками, когда невидимая кисть внезапно смывает с предметов все краски, превращая мир в черно-белое, исцарапанное фото. На этот раз цвета смывал не мельтешащий снежок, а невероятно плотный дождь, наполнивший ревущие потоки воздуха тяжелым шуршанием струй и влажным, словно арбузная мякоть, дыханием.

Вода была сверху и снизу, она окружала «Тайну» со всех сторон. Казалось, что они дышат водой, она смешивалась с кровью, с каплями пота, стекала по силиконовой пленке – Губатому захотелось, чтобы у него отрасли жабры, как у Ихтиандра, подводный мир из которого он только что вынырнул, теперь казался колыбелью покоя. Еще хорошо было бы отрастить крылья и взлететь над грозой…

Низкое небо расколола длинная ветвистая молния, многопалая, как пальмовая ветвь, ослепительная, невыносимо белая. И, тотчас же, прямо над головой ударил гром, и Пименов едва не оглох, от боли закрыв уши ладонями. На высоком обрыве факелом вспыхнула сосна – занялась мгновенно, словно ее облили бензином, и порывы ветра радостно затрепали оранжево-желтое пламя.

Во всем мире были только они трое, высохший труп в скафандре, лежащий рядом с ними, кораблик, который бросало волнами, словно детскую игрушку, море и пылающее под дождем дерево. Остальное сокрыло стеной воды, падающей с небес, и стеной воды взлетающей к небу.

– Дурак… – крикнул Кущ. – Какой ты все-таки дурак, Губатый! Ты думаешь, ты ей нужен? Ты думаешь, что у вас любовь? Да она тебя пользует, как тампакс, ничтожество ты наивное! Она же ко мне с этой идеей пришла, не к тебе! Это я тебя посоветовал! Я! Тебя! Дурака!

– Что, Ленка? – спросил Губатый сорванным голосом. Он почти оглох от удара грома и не слышал себя. – Правду говорит наш Джульбарс? А? Что ж ты, Изотова, такой грех на душу взяла? Бог с тобой, что мне врала – не хотел бы, не поверил! Но зачем же вы девок потопили с этим Малютой? Он же их сюда как щит живой притащил! На заклание!

Ленка помотала головой, и водяной вихрь слетел с ее волос.