Остаться в живых. Прицельная дальность

— А мы первые? — спросил Губатый. — Откуда это известно? Прошло почти девяносто лет. Ты думаешь, никто не видел этих бумажек в архивах? Ладно, пусть даже так! Вам сказочно повезло! Совпадение — ты находишь бабульку, Олег — документы. Все отлично! Вы вдвоем находите идиота, то есть меня! Но. Есть одно «но»! Какие у нас шторма — тебе рассказывать не надо. Мы еще детьми купались на Шесхарисе[9] рядом с «Барбариной»[10]. Ее вышвырнуло на берег, как хворостинку! И это в бухте. А там, куда мы плывем, — открытое море. Если корму занесло чуть ближе к берегу и она легла метрах на десяти — ее разбило тем же летом и искать там нечего. Если она легла чуть глубже, там, где отметка метров пятьдесят, нужно специальное оборудование. Без него мы ничего не найдем, хоть год будем нырять рядом.

Она отошла и села на край стола, болтая ногой.

— И ты бы не попробовал? Узнал бы то, что я — и не попробовал? Что мы теряем?

— Ну, предположим, в этой истории теряю я.

— Что?

— Время, Изотова. Время и деньги.

Ленка соскочила со стола и подошла к нему вплотную. Он ощутил ее дыхание у себя на шее, потом оно коснулось уха.

— А если я сделаю так, что ты ничего не потеряешь? — сказала она вкрадчиво.

Они были почти одного роста. Изотова разве что чуть-чуть ниже и ее груди коснулись его лопаток, а прохладный живот — спины. Руки ее, мускулистые, с коротко обрезанными ногтями, скользнули под его рубашку, надетую навыпуск, и прошлись под поясом холщовых шорт.

— Изотова, — сказал Губатый. — Остынь. Я не хочу неприятностей.

— Я не предлагаю тебе неприятностей. Наоборот, я предлагаю тебе приятности.

— Мне неудобно тебе напоминать, но… Ты помнишь, кто сейчас лежит в каюте?

— Плевать.

— Есть у меня принцип. — Пименов сам удивился, как сдавленно прозвучал его голос. Словно кто-то ухватил его рукой за горло. — Принцип простой: никогда не смешивать работу и удовольствие.

— Да? — спросила Ленка, изобразив голосом невинность и удивление. — И получается?

Ее рука скользнула за пояс шорт и натолкнулась…

А на что, собственно, она еще могла натолкнуться?

— Ого! — произнесла Изотова и гортанно хохотнула. — Не смешивать, говоришь? Ну, ну…

Она отстранилась от Пименова и стала справа от него, рассматривая с иронией и интересом.

— Знаешь, никогда никого не упрашивала! И теперь не буду… Посмотрим, какой ты Сухов! Сколько лет прошло, Пима, а ты все еще на меня стойку делаешь… Может быть, ты и забыл, а вот он — нет. И ему плевать на то, что и с чем ты не смешиваешь…

Губатый молчал. Спорить было глупо. А делать надо было минутой раньше. Теперь уже ситуация требовала держать марку.

«Дурак, — подумал он про себя. — Конченый дурак! Ты никому ничего не должен. В конце концов, ты хозяин судна, и только от тебя сейчас зависит успех дела. Можешь считать ее входящей в плату за участие».

Он переложил руль влево. «Тайна» неторопливо стала бортом к пологой волне, и ритм качки опять сменился. В ответ из кубрика раздался болезненный стон.

— Ладно, — сказала Изотова, не скрывая издевки. — Он страдает. Ты рули. Я пойду на нос, позагораю. Все будут при деле.

Она живо спустилась в каюту, оттуда раздался голос Ельцова, больше похожий на плач. Потом она что-то ему ответила и почти сразу появилась в рубке с полотенцем под мышкой и в солнцезащитных очках.

Одарив Губатого обворожительной усмешкой, она проскользнула по борту на бак и, расстелив полотенце поверх брезента, которым была затянута крышка люка, сбросила с себя и майку, и парео, и трусики.

«Вот черт! — сказал про себя Пименов. — Черт, черт, черт!!!»

Она, конечно, изменилась за эти годы. Он помнил ее совсем молодой девушкой, теперь перед ним была женщина. И надо сказать, красивая женщина. Совершенно без комплексов. Только белая, как молоко.

Оставшись в одних очках, она сложила одежду рядом с полотенцем, подошла к рубке и, приложив палец к губам, поманила Леху, а когда он, словно загипнотизированный, подался вперед, сказала тихонько на ухо:

— Подумай, Пима! — и подмигнула.

«Интересно, насколько меня хватит?» — спросил себя Пименов, наблюдая, как в двух шагах от него и в полутора метрах от своего страдающего морской болезнью мужа Изотова тщательно растирает себя кремом от загара. Процесс был увлекательным, Ленка сумела превратить эту процедуру в подобие стрип-шоу. Закончив растирание, она помахала Губатому рукой и улеглась на полотенце, подставив солнцу пышные ягодицы.

«Похоже, что не надолго, — решил Леха. — Ох, ненадолго».

В кубрике жалобно, как ночная птица, застонал Ельцов.

Пименов заставил себя посмотреть на приборы. До бухты оставалось чуть менее двадцати пяти морских миль.

— Смотри, — сказал Ельцов, указывая пальцем на скалу, образующую природный волнорез. — Совершенно черная скала слева.

— Если это она, — возразил Губатый, рассматривая берег в бинокль.