Оставь для меня последний танец

— Бывало, звонила заранее и просила оставить ей закуску или холодный ужин. Бывало, нюнила из особняка утром, чтобы сказать, в какое время подавать завтрак. Если звонка не было, мы в девять часов шли в дом и начинали работать. Дом был большой и требовал постоянного присмотра — не важно, жил там кто-то или нет.

Я понимала, что пора уходить. Чувствовала, что Мануэль и Роза Гомес не хотят оттягивать болезненный момент прощания с домом. Но нее же оставалось ощущение, что толком не удалось ничего узнать о живших здесь людях.

— К моему удивлению, на участке нет камер видео-наблюдения, — заметила я.

— У Спенсеров всегда был лабрадор, хорошая сторожевая собака. Но его увезли вместе с Джеком в Гринвич, а миссис Линн Спенсер не хотела заводить другую собаку, — объяснил Мануэль. — Она говорила, у нее на животных аллергия.

Я подумала, что это неправда. В квартире в Бока-Рейтон есть фотографии, на которых она снята ребенком с собаками и лошадьми.

— Где держали собаку? — спросила я.

— Ночью ее оставляли во дворе, когда было не слишком холодно.

— Она лаяла на чужих?

Оба они улыбнулись.

— О да! — ответил Мануэль. — Миссис Спенсер говорила, что Шеп не только вызывает аллергию, но и производит много шума.

«Много шума, потому что возвещал ее ночное появление или потому что предупреждал всех и каждого о ночных появлениях других посетителей?» — подумалось мне.

Я поднялась.

— Очень любезно с вашей стороны, что вы уделили мне время. Хочу, чтобы для каждого ситуация разрешилась наилучшим образом.

— А я молюсь, — сказала Роза. — Молюсь, чтобы Джек оказался прав и мистер Спенсер был жив. Молюсь, чтобы в конце концов с вакциной все получилось и тревоги по поводу денег улеглись. — Ее глаза вновь наполнились влагой, и по щекам заструились слезы. — И потом, я молю о чуде. Мать Джека не может вернуться назад, но я молюсь о том, чтобы мистер Спенсер и та красивая девушка, что с ним работала, были вместе.

— Замолчи, Роза, — велел Мануэль.

— Не замолчу, — дерзко молвила она. — Какой вред будет от того, если я скажу это сейчас? — Она взглянула на меня. — Всего за несколько дней до аварии самолета мистер Спенсер заехал домой после ланча, чтобы забрать кейс, который оставил дома. С ним была та девушка. Ее зовут Вивьен Пауэрс. Было понятно, что они влюблены друг в друга. Я за него порадовалась. В его жизни за последнее время случилось много плохого. Миссис Линн Спенсер недобрая женщина. Если мистер Спенсер все-таки умер, я рада, что хотя бы в конце жизни он знал: кто-то его очень любит.

Я оставила супругам свою визитку и уехала, пытаясь проанализировать услышанное.

Вивьен уволилась с работы, продала дом и отдала мебель на хранение. Она говорила мне, что хочет начать новую главу своей жизни. Но теперь я готова была поставить сотню долларов против цента, что эта глава будет открыта не в Бостоне. А как же ее слова о забытом письме от какой-то женщины, утверждавшей, что доктор Спенсер чудесным образом вылечил ее дочь?

Неужели и письмо, и пропавшие записи, и сказка о сломанной педали газа были частями детально разработанного плана, который должен был создать иллюзию того, что Ник Спенсер явился жертвой зловещего умысла?

Я вспомнила шапку из «Нью-Йорк пост»: «ЖЕНА РЫДАЕТ — НЕ ЗНАЮ, ЧТО И ДУМАТЬ».

Впору было предложить новую шапку: «СВОДНАЯ СЕСТРА ЖЕНЫ ТОЖЕ НЕ ЗНАЕТ, ЧТО И ДУМАТЬ».

22

Полы в коридорах хосписа при больнице Святой Анны были устланы мягкой ковровой дорожкой. Застекленная стена комфортабельной приемной выходила на пруд. Повсюду царила атмосфера безмятежности и покоя, разительно отличающаяся от того, что я видела в главном здании больницы и в другом отделении, где навещала Линн.

Пациенты, которых сюда привозили, понимали, что отсюда не выйдут. Они находились здесь, чтобы получить облегчение от своих страданий, насколько это в человеческих силах, и мирно уйти из жизни в окружении близких и самоотверженного персонала, готового также утешить и тех, кого они покидали.

Секретарша была удивлена, что я попросила встречи с директором без записи на прием, но все же дала разрешение. Безусловно, одно упоминание «Уолл-стрит уикли» открывает двери. Меня быстро провели в кабинет доктора Кэтрин Клинтуэрт, привлекательной женщины лет пятидесяти с рыжеватыми прямыми и длинными волосами. Сразу обращали на себя внимание ее глаза — холодного голубого оттенка, цвета воды в солнечный январский день. На ней был свободный вязаный жакет и подходящие по тону брюки.

Я вновь прибегла к отработанному приему и, извинившись за непрошеный визит, принялась объяснять, что пишу статью для «Уолл-стрит уикли». Однако женщина прервала меня жестом руки.

— Буду рада ответить на ваши вопросы о Николасе Спенсере, — сказала она. — Очень им восхищалась. Как вы понимаете, если бы рак удалось победить, мы были бы рады упразднить хосписы.

— Сколько времени Николас Спенсер работал здесь как волонтер? — спросила я.