«…оставаться самим собой…»

И холодные ночи, когда за кормой ревет ветер и волны разбиваются о толстые стекла иллюминаторов, и ты идешь по палубе под порывами ветра, и нужно кричать, чтобы тебя услышали.

Нравится лежать, уткнувшись подбородком в траву на краю обрыва, и смотреть на море. И еще много всякого такого, Ги.

В любом случае, никто другой не пишет тебе таких дьявольски безумных писем, как я…

…Пожалуйста, пиши…

С любовью (всей, что есть) ХЕМ

3 декабря 1921 года

Шервуду и Теннесси Андерсон

Париж

Дорогие Шервуд и Теннесси.

Вот мы и на месте. И сидим на террасе кафе «Дом» напротив «Ротонды», где заново клеют обои, греемся у железной печурки, которую топят древесным углем, и на улице чертовски холодно, а от печурки так тепло, и мы пьем горячий ромовый пунш, и ром растекается по телу, точно дух святой.

И когда на парижские улицы опускается холодная ночь, мы возвращаемся домой по Рю Бонапарт и думаем о том, как волки пробирались в город, и о Франсуа Вийоне, и о виселицах на Монфоконе. Что за город!

Боунс (Хэдли Ричардсон, первая жена Э. X. — В. П.) сейчас в городе, а я зарабатывал на хлеб на пишущей машинке. Через пару дней мы окончательно устроимся, и я разошлю рекомендательные письма, словно корабли. Я не сделал этого до сих пор, потому что день и ночь мы, держась за руки, бродили по городу, заглядывая во дворы и останавливаясь у витрин маленьких магазинчиков. Боюсь, сладости погубят Боунс. Она ужасная охотница до них. Должно быть, раньше бедняжке приходилось сдерживать свои сокровенные желания…

…Мы приехали сюда через Испанию и чуть-чуть, всего на день, успели захватить настоящий шторм. Побережье Испании нужно видеть. Большие бурые горы, похожие на припавших к воде усталых динозавров. Чайки следуют за кораблем, повиснув в воздухе, точно управляемые невидимыми проводками бутафорские птицы. Маяк словно крохотная свечка на плече динозавра. Испанский берег бесконечный, бурый и кажется очень древним.

Потом мы ехали поездом через Нормандию с ее деревеньками, дымящимися штабелями навоза, вытянутыми полями и лесами с опавшими листьями и деревьями с обрезанными в нижней части стволов ветвями, и башнями на гребнях холмов. Темные станции и туннели, и купе третьего класса, набитые молоденькими солдатами, где в конце концов все засыпают, прислонившись друг к другу и покачиваясь в такт поезду. Вокруг мертвая, усталая тишина, какая бывает лишь в купе поезда под конец утомительного путешествия.

Как бы там ни было, но мы ужасно рады быть здесь и надеемся, что вы хорошо встретите рождество и Новый год, и хотелось бы отправиться вместе с вами поужинать сегодня вечером.

ЭРНЕСТ

17 июля 1923 года

Уильяму Хорну[3]

Париж

Билл, старина,

…я написал тебе семь страниц о нашей поездке в Скио… на места бывших боев. И ради бога, Хорни, никогда не возвращайся туда ни при каких обстоятельствах, потому что прошлое мертво. И Италия мертва, и я порвал письмо. Оно было слишком грустным, и тебе совсем не обязательно переживать то, что пережил я.

Хорни, нужно забыть обо всем. Нельзя постоянно возвращаться к прошлому или «щекотать себе нервы», пытаясь увидеть вещи такими, какими они были когда-то. Прошлое осталось в нашей памяти, и только там, прекрасным и удивительным, и нужно жить дальше… Однако я вовсе не собираюсь поучать.

Как бы там ни было, Хэдли и я… приехали в Аосту из Швейцарии и первый день ночевали в монастыре на высоте около двух тысяч метров. Из Аосты мы добрались до Милана, оттуда в Виченце, потом автобусом в Скио — Себио по другую сторону горы, пост Доломите теперь гостиница для туристов — и в «то бишь как его» — маленький симпатичный городок, который итальянцы не обстреливали, если австрийцы не обстреливали Себио. Затем мы поехали в Тренто и оттуда на машине через Адамелло в Риву и вдоль озера Гарда в Сермионе очаровательное выступающее мысом в озеро местечко, которое видно из Дезенцано — станция, где мы видели чехов, помнишь? Дальше на машине в Верону и поездом в Местре — видел дом, где разводят шелковичных червей и где я нашел моего рогоносца, когда он, лежа на носилках в исподнем, слушал, как жуют шелковичные черви[4]. Фоссальта — совершенно новый, отвратительный город, в котором ничто не напоминает о войне, разве что шрамы на деревьях, да и те зарастают и заживают. От старых окопов не осталось и следа. Разрушенные дома заново отстроены и заселены людьми, отсиживавшимися в Сицилии или Неаполе. Я нашел то место, где был ранен, — гладкий зеленый берег реки — напоминает современные картины битвы под Геттисбергом[5]. Пьяве прозрачная и голубая, и вверх по ее течению, туда, где был траверс, тянули на лошадях большую груженную цементом баржу.

Ну, да ладно. В Милане я видел Муссолини, и взял у него интервью, и написал три статьи, в которых предсказал захват власти фашистами.