Оставленные

Очень скоро она выработала на удивление надежную стратегию: позволяла себе смотреть «Губку Боба» два раза в день – утром и вечером – и после в своем блокноте непременно делала короткую запись о каждой серии. Эта практика – своего рода религиозный ритуал – придавала некую структурность и направленность ее существованию, на время избавляя от чувства потерянности.

Всего было порядка двухсот серий, и это означало, что каждую серию она смотрела по три-четыре раза в год. И ее это вполне устраивало, – по крайней мере, до недавнего времени. Норе по-прежнему было что написать после каждого просмотра – какое-то свежее воспоминание или замечание в связи с увиденным. Ассоциации вызывали даже те немногие эпизоды, что с некоторых пор ей очень не нравились.

Однако за последние несколько месяцев что-то в корне изменилось. Она фактически перестала смеяться над выходками Губки Боба; эпизоды, что прежде ее забавляли, теперь казались ей невыразимо грустными. Например, ту серию, что она смотрела сегодня утром, Нора восприняла как некую аллегорию – горький комментарий по поводу ее собственных страданий:

«Сегодня показывали танцевальный конкурс, тот, на котором Скидвард[51] завладевает телом Губки Боба – проникает в него через полую – очень удобно! – голову Губки Боба и отрывает его руки и ноги, заменяя своими. Да, я понимаю, что конечности Губки Боба способны отрастать, но, ты только представь, это ж кошмар какой-то. Во время конкурса у Скидварда случаются судороги, и тело Губки Боба падает на пол, где он лежит, корчась от боли. Публика в восторге, ему достается главный приз. Ну и метафора. Побеждает тот, кому больнее всех. Значит, и я должна получить Орденскую ленту?»

В душе она понимала, что проблема не столько в мультсериале, сколько в ней самой: она чувствовала, что снова теряет сына, что его больше нет с ней рядом в комнате. Разумеется, в этом была своя логика: Джереми теперь было бы девять, и, быть может, в этом возрасте он уже не смотрел бы «Губку Боба» с былым энтузиазмом. Где бы он ни находился, у него теперь другие интересы, он растет без матери, оставив ее еще более одинокой, чем прежде.

Необходимо избавиться от DVD-дисков с мультсериалом – подарить их библиотеке, выбросить или еще куда-нибудь деть, – пока Губка Боб и все, что с ним ассоциируется, навечно не отравили ее разум. Было бы легче, если б у нее имелось что-то на замену, какое-то новое шоу, которое заполнило бы пустое пространство, но каждый раз, когда она пыталась спросить у своих давних подруг, что сейчас смотрят их сыновья, те лишь обнимали ее и жалостливо вздыхали: «Ох, милая», будто не понимали ее вопроса.

* * *

Перед обедом Нора отправилась на долгую велосипедную прогулку по дорожке, соединявшей Мейплтон с Роуздейлом. Дорожка эта представляла собой полосу длиной семнадцать миль, по которой прежде пролегала железнодорожная линия. Норе нравилось ездить там по утрам в будние дни, когда полоса была относительно свободна, встречались, главным образом, взрослые, в основном пенсионеры, совершавшие безрадостный оздоровительный моцион. В солнечные выходные она старалась держаться подальше от этой тропы, потому что по субботам и воскресеньям после обеда горожане собирались здесь целыми семьями, катались на велосипедах и роликовых коньках, и, если взгляд ее падал на девочку в слишком большом шлеме или на сосредоточенно хмурящегося мальчика, яростно налегающего на педали велосипеда со страхующими колесиками, она сгибалась в три погибели на травянистой обочине, словно получила удар под дых.

Нора чувствовала себя сильной и блаженно опустошенной, плавно разрезая грудью бодрящий ноябрьский воздух, наслаждаясь теплом солнечных лучей, периодически падающих на нее сквозь нависающие на тропу ветви почти уже голых деревьев. Сейчас была та самая скверная осенняя пора, наступающая после Дня всех святых, когда земля сплошь усеяна желто-оранжевыми листьями, будто конфетными фантиками. Конечно, она будет совершать велосипедные прогулки до самых холодов, по крайней мере, до первого большого снегопада, думала Нора. Приближалось самое унылое время года – тусклые гнетущие дни, жизнь словно в замкнутом пространстве, череда тоскливых праздников и подведения безрадостных итогов. Она надеялась, что ей удастся на некоторое время уехать куда-нибудь – на острова в Карибском море или в Нью-Мексико, в какой-нибудь красочный немыслимый уголок. Если б только еще найти спутника, который не будет сводить ее с ума. В прошлом году она поехала в Майами одна, и это было ошибкой. При всей ее любви к одиночеству и незнакомым местам, тогда эта ее любовь сыграла с ней злую шутку: ее захлестнул поток воспоминаний и вопросов, которые дома ей удавалось держать под замком.

* * *